— За что? — я посмотрела на него, мгновенно остолбенев от выражения его лица.
— Я должен был быть тут. Я должен был…
— Что? Воспользоваться ружьем? — я попыталась пошутить, но неудачно.
Тенс взволнованно шлепнул рукой по косяку. Очевидно, он чувствовал ответственность за нас.
— Это важно. Я должен…
— Тенс, ты не сделал ничего плохого. Почему ты извиняешься?
Он стянул пальто и вытянул свои длинные ноги, садясь на стол.
Я налила ему чашку чая, не зная, что делать дальше.
— Я должен был быть здесь. Вот и все. — Он выпил чай большими глотками, как будто заслужил такое наказание, как ошпаривание горла.
— Но с нами же все в порядке. Забудь.
— Как она?
— Ну, не считая этого, наверное, нормально. — Я прикусила нижнюю губу, не зная, хочу ли я задавать следующий вопрос, но точно нуждаясь в ответе.
— Сколько еще…Ну, понимаешь, для тетушки. Ты знаешь? Прежде чем она… — я не смогла договорить.
— Не долго.
— Годы? Месяцы?
Тенс нахмурился и не отвечая допил чай.
— Ну пожалуйста. — Я подошла и дотронулась до его предплечья. — Правда, сколько еще?
— Дни. Около недели, если повезет?
— А как насчет медицины? Может быть ей стоит поехать в больницу или что-то еще? — Я терпеть не могла быть беспомощной.
— Она заставила меня поклясться, что она не умрет в больнице. Меридиан, ей сто шесть лет. Как ты думаешь, при любых раскладах, насколько ей смогут продлить жизнь?
— Это жестоко!
— Разве я не прав?
Я сглотнула. Глаза наполнились слезами, и одна слезинка покатилась по щеке.
— Ты хочешь, чтобы я…
— Нет. Не хочу.
Тенс опустился рядом на колени и вытер капли с моего лица.
— Если ты сможешь уговорить ее показаться врачу, возможно они помогут ей чувствовать себя лучше. Но Фенестры не живут дольше ста шести лет. Просто не живут. А она хочет умереть здесь, в этом доме. Она не сумасшедшая, Меридиан. Просто она точно знает, чего хочет. Мы можем дать ей это. Это последнее, что мы можем сделать. Даже если это значит, что тебе будет труднее в каких-то отношениях, я это понял. — Тенс остановился, удивленный своим многословием. — Давай сейчас не будем об этом?
Я кивнула, не желая усиливать его страдания.
— Тебе сделать сэндвич? — спросила я, совершенно не чувствуя голода.
— Нет, спасибо. Возможно, позже.
Я посмотрела на свой свитер и поняла, что до сих пор одета в пижаму.
— Я, эмм, пойду переоденусь.
Он фыркнул. Его взгляд упал на дневник, о котором я успела позабыть.
— Я искала что-то про Атерности, думала…
— Если тетушка этого не знает, возможно, и в нем ничего нет.
— Эх.
— Ты иди, а я проверю.
— Я могу остаться…
— Иди! — он со злобой как будто выплюнул это слово.
Я взбежала по лестнице, но готова была поклясться, что чувствовала на себе взгляд.
Копченые сосиски и случайные связи. Эль и глупости. Мысли о сиськах и драки в барах. Все это переживания, которые собрали мои души при жизни. Почему я все время привлекаю таких неискушенных донжуанов? Хоть один мог бы любить оперу и свою маму?
Люсинда Майер, 1702-1808
Ворона села напротив окна и каркала без умолку. Я подошла и посмотрела в ее единственный повернутый ко мне глаз-бусинку. Я ожидала, что она вот-вот упадет с дерева замертво, но она только каркала и скакала по веткам. Я заметила какое-то движение внизу, и вжалась в окно, стараясь разглядеть получше.
Это был Тенс, обутый в снегоступы. На спине он нес несуразно большой рюкзак. Его карманы оттопыривались, а на рюкзаке висели какие-то пакеты. Он должен был весить все семьдесят пять, а то и сто фунтов. Он исчез из поля зрения. Должно было случиться что-то важное, чтобы он вот так быстро снова оставил нас, особенно если учесть, каким виноватым он был ранее.
Кустос рысила рядом с ним по краю леса, виляя хвостом. Затем она повернулась и помчалась обратно к дому. Куда он пошел? Что он несет на спине?
Я нашла чистую одежду, взяла несколько модных журналов, которые мама собрала для меня, и спустилась в холл. Я хотела смыть с себя всю эту гнетущую реальность в той ванне на ножках, какие я видела только в кино. Моя грудь была так сильно сдавлена, что было сложно вдохнуть полностью. Телефонные звонки всего лишь пугали, но выпотрошить беспомощное животное — это выходит за рамки разумного.