Но сейчас, несмотря на остаточные простудные явления, я очистилась и снова полна стоицизма и юмора. Я сделала несколько критических разборов, и теперь у меня есть шанс на этой неделе доказать свою правоту. Просмотрела список молодых людей, с которыми здесь познакомилась, и была потрясена: на некоторых даже смотреть не стоило (это правда). И вообще, знакомых мужчин маловато! Так что пора, решила я, снова принимать приглашения на вечеринки и чай. И тут как раз Дерек позвал меня на вечеринку с вином. Я замерла, как обычно, но ответила: «Возможно», – с этим и удалилась.
На вечеринке после первых минут замешательства (я чувствую, что после долгой изоляции превращаюсь в горгулью и люди это замечают) все пошло хорошо. Горел камин, пять человек играли на гитарах. Отличные парни, хорошенькие девушки. Блондинка из Норвегии по имени Грета пела на норвежском «На вершине старого Смоки». После дивного пунша из подогретого вина и джина с лимоном и мускатным орехом я полностью расслабилась и согрелась. Еще там был парень, которого звали Хэмиш (возможно, второй Айра). Он пригласил меня на свидание на следующей неделе и совершенно случайно сказал, что мы пойдем на собрание членов клуба Святого Ботольфа[57]. Этого было достаточно. Я выступила, и то самое Хорошее произошло. Я тоже жертва тщеславия. Я хочу сказать – осознания собственной значимости. Поверхностность, бойкая, самодовольная ограниченность того, что я написала, очевидны. Но это – не я. Во всяком случае, не целиком. Меня бьет током, когда я встречаюсь с чем-то действительно прекрасным. Не потому, что я завистлива, а из-за присутствия этой блондинки. Страх – худший враг. Испытывает ли страх она? Если исходить из человеческой природы – да. Но у таких охотниц сложение и макияж могут его скрыть. Если у нее вообще есть страх.
Я кое-чему научилась у Э. Лукаса Майерса, хотя он не знает меня и никогда не узнает, чему именно я научилась. Его стихи мощные, великолепные, он умеет обуздать технику и форму и подчинить их своей воле. В них также присутствует сияющая радость – почти радость атлета, который в беге использует все преимущества своего божественного тела. Люк уединяется и много пишет. Во время работы он очень серьезен, но очень не любит об этом говорить. Это его путь. Один из путей, а в путь Роже, неряшливо играющего словами и рисующегося перед аудиторией, я не верю.
Друг С. тоже пишет, и благодаря ему я стала разбираться в некоторых социальных и общественных явлениях. Но, как я сказала ему одним зимним морозным вечером, его ego подобно необученному щенку: носится сломя голову повсюду, брызжет слюной и все облизывает – особенно то, что ему нравится. В обществе он порхает – от девушки к девушке, от одной вечеринки к другой, от одного чаепития к другому. Бог знает, когда он успевает писать; впрочем, его поэзия понятна всем. Хотя, справедливости ради, надо признать, что некоторые его стихи хороши; в одном или двух даже чувствуется атлетическая мощь Люка; в менее удачных стихах он теряет первоначальное напряжение, меняет стиль, и это выглядит как обвисший подол на нарядном платье. Стих Люка сжат и точен, гибок и ярок. Он будет великим, он лучше всех из моего поколения – во всяком случае, из всех, кого я читала.
Итак, я недостойна действительно стоящих парней – неужели это правда? Если б мои стихи были действительно хороши, у меня был бы шанс, но пока я не создам что-то глубокое, не выйду за пределы нежных секстин и сонетов, не перестану думать о том, как выгляжу в глазах Ричарда, и о неизбежно узкой кровати, слишком маленькой для сокрушительного любовного слияния, до тех пор они будут меня игнорировать и отпускать разные шуточки. Единственное исцеление от своей ревности я вижу в постоянном, неуклонном, позитивном формировании личности и собственной системы ценностей, в которую буду верить; другими словами, если я знаю, что мне надо ехать во Францию, нелепо терзаться из-за того, что кто-то другой отправился в Италию. Это совершенно разные вещи.
Страх, что у меня пониженная восприимчивость, возможно, оправдан, но я не глупа, хотя во многом невежественна. Я сокращу себе программу, так как знаю, что важнее глубоко изучить меньшее количество предметов, чем поверхностно – большее. Что-то от перфекционистки во мне еще осталось. В ежедневной игре, когда приходится что-то выбирать, а чем-то жертвовать, надо умело отсеивать лишнее. Мы каждый день оказываемся перед таким выбором. Иногда света луны слишком много, а иногда его катастрофически недостает.
