— Вы хотели меня видеть, вице-квесторе? — спросил он с порога.
Патта сидел за столом с бесстрастным выражением лица. Ему не хватало только черной шапочки, какие, говорят, надевали поверх париков английские судьи, приговаривая человека к смерти.
— Да, Брунетти. Нет, садиться не нужно. У меня к вам очень короткий разговор. Я беседовал обо всей этой истории с квесторе, и мы решили, что следует отправить вас в административный отпуск, пока дело не разрешится.
— Что это значит?
— Пока все не уладится, вам нет необходимости приходить в квестуру.
— Уладится?
— Пока суд не вынесет решение и ваша жена не заплатит штраф или не компенсирует Dottore Митри убытки, нанесенные его собственности и бизнесу.
— Это если предположить, что против нее выдвинут обвинение и осудят, — сказал Брунетти, зная, что такое вполне вероятно. — А это может занять годы, — добавил он: перипетии судопроизводства были ему хорошо знакомы.
— Сомневаюсь, — ответил Патта.
— Вице-квесторе, в моей практике есть дела, заведенные более пяти лет назад, а день суда по ним до сих пор не назначен. Повторяю, это может тянуться не один год.
— Все зависит исключительно от решения вашей жены, комиссар. Dottore Митри был настолько любезен — я бы даже сказал, настолько добр, — что предложил оперативно решить проблему. Но ваша жена, кажется, предпочла его предложение не принимать. Посему последствия лежат полностью на ее совести.
— При всем моем уважении, вице-квесторе, — возразил Брунетти, — это не совсем так. — И, прежде чем Патта успел вставить слово, продолжил: — Dottore Митри предлагал этот вариант мне, а не моей жене. А я уже объяснял, что не могу принимать решение за нее. Если б он обратился непосредственно к ней, а она бы отказалась — тогда ваши слова были бы совершенно справедливы.
— Вы ей не сказали? — удивился Патта.
— Нет.
— Почему?
— Думаю, это дело Dottore Митри.
На лице Патты изобразилось крайнее изумление. Он некоторое время поразмыслил и вынес решение:
— Я ему передам.
Брунетти кивнул — то ли в знак благодарности, то ли просто так.
— Это все, вице-квесторе? — спросил он.
— Да. Но все-таки вы в административном отпуске. Это понятно?
— Да, вице-квесторе, — сказал Брунетти, хотя не имел ни малейшего представления о том, что это значит; ясно было только, что он больше не полицейский, а, следовательно, безработный. Не попросив у Патты разъяснений, он повернулся и вышел из кабинета.
Синьорина Элеттра по-прежнему сидела за своим столом, но на сей раз читала журнал, видимо, расправившись с «Газеттино». Когда Брунетти вышел, она подняла на него глаза.
— Кто сообщил прессе?
Она покачала головой:
— Понятия не имею. Вероятно, лейтенант. — И она взглянула на дверь кабинета Патты.
Брунетти понял ее пантомиму и сообщил:
— Отправил меня в административный отпуск.
— Никогда ни о чем подобном не слышала, — заметила она. — Должно быть, он изобрел его специально для такого случая. Что будете делать, комиссар?
— Отправлюсь домой и буду читать книги, — ответил он.
Сказав это, он вдруг задумался и понял, что ему действительно хочется так поступить. Нужно только пробраться сквозь журналистов, столпившихся у здания, ускользнуть от их камер и однообразных вопросов, тогда можно будет вернуться домой и читать — до тех пор пока Паола не примет решение и дело не уладится. Он может позволить книгам унести себя прочь от квестуры, из Венеции, из этого жалкого века, кровожадного и падкого на дешевую сентиментальность, в мир, где душа его почувствует себя более привольно.
Синьорина Элеттра улыбнулась, решив, что он шутит, и снова занялась журналом.
Он не стал возвращаться в кабинет и двинулся прямо к дверям квестуры. Как ни странно, репортеры ушли, единственным следом их недавнего присутствия были валявшиеся на мостовой куски пластика и ремень, оторвавшийся от камеры.