— Да все ты знаешь и понимаешь отлично! А хотя, кто знает, может, и не понимаешь. Тонганцы — не ровня нам. Они не белые люди, они дикари.
— Что? Тоже мне, дикарей нашел!
Я села в кровати, прервав то, что, в общем-то, еще и не начиналось. Секс и споры — две вещи несовместные. По крайней мере, я так считаю.
— Да во всей Полинезии живут одинаково цивилизованные люди! Почему, как тебе кажется, первооткрыватели назвали эти острова Дружелюбными? Да ты был там когда-нибудь, Берти?
— Нет, но…
— А я была! Если не считать жары, это просто божественное место. Съездил бы сам да поглядел. А этот человек, он чем занимается? Если он сидит на берегу и вырезает из красного дерева безделушки для туристов, то я еще готова понять Аниту. Это так?
— Нет. Но я сомневаюсь, что он может позволить себе жениться. А Эллен не могла позволить себе замужество. Она еще не окончила университет. Он вроде… он специалист по морской биологии.
— Понятно. Значит, не богач. А Анита уважает деньги. Но и нищим он не будет — он ведь может стать профессором в Окленде или Сиднее. Знаешь, сегодня и биолог может разбогатеть. Вырастит новое животное или растение и станет богаче нас всех.
— Дорогая, ты все еще не понимаешь.
— Похоже, нет. Так объясни же!
— Ну… Эллен должна была выйти замуж за человека своего круга.
— То есть? За кого-нибудь из Крайстчерча?
— Так было бы лучше.
— За богатого?
— Не обязательно, но желательно — знаешь, всегда проще, когда финансовые дела не слишком односторонни. А полинезийцы, когда женятся на белой девушке, всегда рассчитывают на ее кошелек.
— Ах-ах! Он не имеет ни гроша, а она забрала свой семейный пай, так, что ли?
— Ну, не совсем так… Черт подери, ну что, разве она не могла выйти за белого? Мы ее так хорошо воспитывали!
— Берти, да что же это такое? Ты говоришь так, как с успехом мог бы говорить датчанин о шведах! Я думала, что в Новой Зеландии люди свободны от предрассудков. Я помню, как Брайен говорил мне, что маори во всем равны с англичанами.
— Все правильно. Но это не одно и то же.
— Ну, значит, я идиотка!
(А может, это Берти идиот? Маори — полинезийцы, тонганцы — тоже, так в чем же дело-то?)
Я решила пока оставить этот разговор. В конце концов, не для того я прилетела сюда из Виннипега, чтобы обсуждать достоинства и недостатки своего зятя, которого и в глаза не видела. «Зять» — странно все-таки. Мне всегда так нравилось, когда кто-то из детей звал меня мамой, а не Марджи, но я ни разу не задумывалась о том, что у меня может быть зять.
Но по новозеландскому закону он действительно был моим зятем — а я даже не знала его имени!
Я постаралась успокоиться и не думать ни о чем и позволила Берти оказать мне знаки гостеприимства. Он это умеет. А скоро я и сама незаметно отвлеклась от мрачных мыслей и сумела показать ему, как я счастлива, что вернулась домой. Неприятный разговор был забыт.
Наутро, лежа в постели, я приняла решение ни с кем не заводить разговора об Эллен и ее муже, если только кто-нибудь не заговорит об этом сам. Нужно было разузнать подробности. Совсем закрывать эту тему я не хотела — ведь Эллен была и моей дочерью, но Брайен был прав — пусть Анита немного успокоится.
Но никто и не думал со мной говорить об этом. Потянулись спокойные золотые дни, рассказывать о которых смысла нет: вряд ли вас заинтересуют описания дней рождения или семейных пикников. Для меня-то такие события не имеют цены, а для посторонних — скука смертная.
Как-то мы с Вики отправились в Окленд за покупками с ночевкой. Когда мы поселились во «Дворце Тасмана», Вики спросила у меня:
— Мардж, ты умеешь хранить тайны?
— Конечно, — ответила я. — Что-нибудь такое? Дружок? Два дружка?
— Даже если бы был один, я бы его поделила с тобой. Нет, все гораздо серьезнее. Я хочу поговорить с Эллен, но так, чтобы об этом не узнала Анита. Сейчас для этого впервые появилась возможность. Ты не проболтаешься?
— Даю слово. Мне и самой хотелось с ней поговорить. Но в чем все-таки дело? Эллен вышла замуж, и Анита этим недовольна, но неужели никому из нас даже поговорить с Эллен нельзя? С нашей собственной дочерью!