Мы сели в машины, вырулили на трассу, и понеслись следом за "семьдесят шестым", который, как ни в чём ни бывало, продолжал катить вперёд. До конца шоссе оставалось метров триста, и у меня даже зародилось подозрение, что лётчики уже не контролируют свой самолёт. Если это так, то транспортник вскорости врежется в стену леса. Лес, конечно, остановит такую махину, но что будет с экипажем? Перед глазами моментально возникла картинка смятой в лепёшку кабины фуры, что валялась в лесу на противоположном конце шоссе.
– Он останавливается! Сразу у поворота трассы, почти у края леса, – эмоционально произнёс мой напарник. – Слава богу, лётчики погасили скорость!
– Давай, Володя, езжай прямо к рампе, – скомандовал я, увидев, что в кормовой части самолёта раскрылись сворки, и стал опускаться въездной пандус. – Заедь слева от рампы.
Мы остановились метрах в тридцати от "ила", выскочили из машин, бросились, было, к самолёту. Похоже, перестарались. Вид полудюжины автоматчиков, рысью бегущих к пандусу, здорово напугал вышедшего нам навстречу мужика. В глазах лётчика промелькнул испуг, и он мгновенно поднял руки вверх.
– Не стреляйте! Сдаюсь! – крикнул пилот. – У нас нет никакого оружия! Мы – гражданский "борт"!
– Да, успокойся, ты, никто и не думал в тебя стрелять, – на всякий случай я закинул "калаш" за спину. – Я – майор полиции Иванников, опер из Питера, а это мои люди. Кто вы, и как вы очутились возле Данилово?
– Данилово? Это та маленькая деревенька, что ли? – лётчик махнул рукой в сторону посёлка. – Я – бортинженер Сапрыкин. Мы вылетели из Архангельска с час назад, а потом… Не, пусть лучше командир сам всё расскажет…
Из чрева транспортника появились два новых действующих лица – высокий мужик средних лет в лётной форме и молодой парень в камуфляжном комбинезоне. На секунду оба опешили, увидев наш "комитет по встрече", и на шоссе возникла небольшая пауза.
– Мужики, я не знаю, кто вы такие, где мы, и вообще, что происходит, но сейчас не мешайте нам, ради бога, разгрузить самолёт! – очень эмоциональной скороговоркой зачастил высокий лётчик. – Сейчас сюда подойдут ещё два "борта" – все с пассажирами – и оба пойдут на посадку! А у меня внутри вездеход, десять тонн соляры, и у самого баки на три четверти полны керосином! Не дай бог, кто-то из иностранцев не сможет погасить скорость, и врежется нам в хвост!
– Так, парни, быстро убираем свои "джипы", – из быстрой речи пилота я сразу же ухватил главное – "ил" перевозил куда-то вездеход, дизельное топливо, а в небе вот-вот появятся два иностранных самолёта. Причём, два пассажирских самолёта, битком набитые людьми, как те бочки сельдью. Впереди вновь замаячил призрак большого погребального костра. – А вы выводите свой вездеход, и сами пулей дуйте вон оттудова!
– Я не могу! – отрицательно мотнул головой лётчик. – У меня в кабине сидит радист на связи с пилотами "Люфтганзы" и "Эйр-Франса", и выводит их сюда, на нас. Я не могу бросить Сашку, я должен быть рядом с ним.
Такой подход мне понравился. Сам едва разминувшийся со смертью лётчик ни за что не готов был оставить своего радиста одного, да ещё пытался спасти несколько сотен совершенно незнакомых ему людей.
– Как быстро подлетят оба лайнера? – сразу же поинтересовался я. – Сколько у нас есть времени?
– "Люфтганза" появится минут через пять, и у них ещё есть керосин, а "Эйр-Франс" идёт на остатках, и ему лететь минут десять-пятнадцать, – быстро уточнил пилот. – Я опасаюсь, что "француз" не дотянет, а если и дотянет, то не сумеет сесть. Ему просто не хватит времени зайти на посадку…
– Я понял тебя, – кивнул я, протянув мужику руку. – Володя, Иванников, опер из Питера. Ехали на задание, и застряли здесь, когда ЭТО произошло.
– Зайченко, Михаил, из Мурманска, – мы пожали друг другу руки. – Мы взяли в Архангельске машину для эмчеэс, взлетели, и через полчаса произошло такое… В эфире чёрте что, все орут, ругаются, ни один диспетчер не отзывается… В-общем, развернулись мы, и пошли обратным курсом… Снизились, пробили облачность, чтобы искать место для посадки, и тут штурман увидел море… И деревеньку почти на берегу, и дорогу…
