Менахем-Мендл. Новые письма - страница 10

Вышеподписавшийся

(№ 90, 02.05.1913)

Моему дорогому супругу, мудрому, именитому наставнику нашему господину Менахем-Мендлу, да сияет светоч его!

Во-первых, сообщаю тебе, что мы все, слава Богу, пребываем в добром здравии. Дай Бог, чтобы вести от тебя к нам были не хуже.

Во-вторых, пишу тебе, дорогой мой супруг, что у нас здесь была зима, чтоб ей пропасть, этой зиме! Папа, который уже давно чувствовал себя неважно, начал жаловаться, что у него что-то растет внутри и что он не может ничего кушать. Доктора пичкали его пилюлями, говоря, что он выздоровеет, а он чем дальше, тем все меньше и меньше кушал, а они, доктора то есть, все пичкали его пилюлями, деньги тянули, чтоб им самим так «выздороветь», пока он совсем не перестал кушать и потихоньку угас от голода, угас как свечка, отошел тихо, как голубь, ни вздоха, ни стона, только закрыл глаза — и все! Как говорит моя мама: «Жил как простак, умер как праведник». Да будет он нашим заступником на том свете, потому что на этом он уже как следует настрадался… Ты, Мендл, не можешь себе представить, как мама, бедняжка, первое время кляла все на свете! Пусть наши враги говорят что хотят о том, что папе, да упокоится он в мире, якобы от нее доставалось, чтоб им договориться до казней египетских на свою голову! Лучше бы они поглядели на то, как мама билась головой об стенку, пока он лежал на полу[98], и кричала, чтобы ее вынесли вместе с ним! А где они были, эти умники, когда она на кладбище три раза подряд падала в обморок — едва в чувство привели? А сейчас она, думаешь, успокоилась? Может быть, стала есть? Или спать? Что днем, что ночью, все время одно и то же: или плачет, или молится. «В Писании сказано, — говорит она, — что жена без мужа подобна разбитому сосуду, который никому не нужен, взять да выбросить». Одно только было утешением, что ты наконец-то едешь домой, я, видишь ли, крепче железа, если все это вынесла. Сам посуди, в каком я положении. Я-то, получив вместе с долларами твое милое письмо о том, что ты, с Божьей помощью, покинул распрекрасную страну Америку, чтоб ей сгореть, прежде чем ты до нас доберешься, полагала себя уже в раю. Весь город начал меня поздравлять: «Бог помощь вам и гостю вашему!» О детях речи нет, они и вовсе были на седьмом небе. Шуточное дело, вот-вот увидят, бедняжки, папочку, которого едва помнят! — кто ж мог ждать такого несчастья, что Варшава похитит этот яхонт, ни кусочка не оставит! Мало было золотых егупецких дел, до сих пор забыть их не могу, так Бог послал ему новый заработок — писанину! Ничего, находятся же на свете дураки, которые ему за это еще и деньги платят, сотнями швыряются, кто бы мог в такое поверить? Однако ж все бывает. Как говорит моя мама, дай ей Бог здоровья: «Как Пурим настает, так шамес[99] Йокл-Мойше в золоте ходит…» Что она при этом имеет в виду, ты и сам понимать должен. А коли не понял, так я тебе сама скажу, что она имеет в виду. А имеет она в виду вот что: дал бы Бог, что бы оно так и дальше шло и чтобы писанина твоя не кончилась, не дай Бог, тем, чем кончились дела с твоими егупецкими лесами, имениями и заводами, которые сперва так и кишели, а потом пришла кошка и вылакала всю сметану. Должна тебе сказать, Мендл, что поскольку я женщина, то не возьму в толк, откуда берутся такие пустоголовые люди, которым взбрело на ум читать твои письма да еще и пальчики облизывать, и это в наши-то времена, когда людей заживо в могилу закапывают. Посмотрели бы они моими глазами на то, как евреев гонят хуже скотины из сел в местечки