Отец Борис Старк рассказывал мне, что когда он вернулся из Парижа в Россию и был направлен для служения в кладбищенский храм Костромы, его поражали поминальные записки. Приходилось молиться об упокоении таких предметов, как “лампа” или “графин”... И только по прошествии времени он овладел обязательным для священнослужителя Русской Православной Церкви умением расшифровывать слова, встречающиеся в поминаниях. “Лампа” следует произносить как “Олимпиада”, а “графин” — “Агриппина”.
Впрочем, встречаются и такие слова, которые расшифровке не поддаются. (Я, например, так и не смог понять, что имела в виду женщина, которая написала загадочное имя “Риголетта”.) Но и тут есть вполне благопристойный выход, в этом случае вслух произносится:— Ее же имя Ты, Господи, веси.
Архиепископ Киприан в свое время рассказал такую историю. В бытность его еще священником, служил с ним на приходе диакон, большой ценитель юмора. Однажды во время панихиды диакон обнаружил в записке некое немыслимое слово. (Владыка так и не повторил, что в точности там было написано.) Женщина, которая это вывела, вообще-то имела в виду слово “иеросхимонах”. (Согласитесь, что возможности для искажения тут богатые.)Так вот диакон с совершенно серьезным лицом обратился к батюшке:— Простите, я вот это слово не могу разобрать.Будущий Владыка прочел и невольно рассмеялся... И далее уже удержаться не мог, так и посмеивался до самого конца панихиды. Когда же она отошла, он обратился ко всем молящимся:— Я вам уже говорил и еще раз повторяю: если вы не знаете толком какого-нибудь слова или имени, не пишите его в записке... А то вот видите, меня в соблазн ввели — я на панихиде из-за вас смеялся...При этом Владыка добавлял еще вот что:— А если бы я им так не сказал, они меня бы обязательно за этот смех осудили.
Чтение записок вслух — совершенно необходидмый элемент современного богослужения. Прихожане внимательно это слушают, ловят знакомые имена из своих поминаний и особенно благоволят к тем священнослужителям, которые произносят внятно и с видимым усердием.Мне рассказывали о некоем монахе из Почаевской лавры, который читал имена очень внятно, но чрезвычайно быстро, строчил, как пулемет... Кто-то решил над ним подшутить, и ему подсунули записку, где множество раз повторялось одно имя — “Тит”, а в самом конце было приписано “та-та-та”. И монах, как по нотам, воспроизвел:— Ти-та-ти-та-ти-та... Ти-та-ти-та-ти-та... Ти-та-ти-та-ти-та... Ти-та-ти-та-та-та-та...
За годы моего священства я собрал небольшую коллекцию поминальных записок. Кое-что из моего собрания я и хочу здесь воспроизвести.Самые простые искажения происходят по уже упоминаемой мной причине — незнакомые слова воспринимаются на слух. Вот, например, в ярославских храмах подаются специальные записки с именами людей, которым должна быть возглашаема “вечная память”. Для того, чтобы отличать эти поминания от прочих, на них пишут первые слова возглашения: “Во блаженном успении”... Так вот чего только ярославские старушки вместо этого не выводят: “Блаженные”, “По блаженству” и даже с фининспекторским уклоном — “во обложение”...Или слово — “отроковица”. Многие его толком не знают, но так как в храме постоянно слышат, то и пытаются воспроизвести кто во что горазд: “раковичку Ирину” или “девицу от рукавицы Зинаиду”,
Но есть и такие поминания, которые я бы отнес уже к жанру литургического творчества. В семидесятых годах одна женщина в храме города Мурманска за каждым богослужением подавала такую записку: “О упокоении дважды великомученика Владимира Ленина”. В конце концов, это стало известно органам компетентным, и она попала в психиатрическую больницу. Вышла она оттуда месяцев через шесть и больше “дважды великомученика” уже не поминала.
Вот еще один подлинный случай. К некоему батюшке подошла женщина и попросила его помолиться об упокоении души Владимира Ильича Ленина. Священник делать это категорически отказался, а свой отказ объяснил следующим образом:— Как известно, Ленин — вечно живой. А живых за упокой не поминают.
Одной верующей женщине пришлось в восьмидесятых годах сидеть в Краснопресненской пересыльной тюрьме. Соседка по камере заметила, что она молится, и сказала:— Я тоже одну молитву знаю. Только она мне почему-то не помогает.— А какую же ты молитву знаешь? — поинтересовалась та.— А вот какую, — отвечала соседка. — Помяни, Господи, царя Давида и бабку его Степаниду...(“Помяни, Господи, Давида...” — начальные слова 131 псалма, а уж “бабку Степаниду” очевидно приплели для рифмы.)
