– В семнадцать замуж вышла. Мой папаша тогда еще пил умеренно и в бригадирах числился. Он мамаше колечко купил посеребренное. Красота… вот и жили они душа в душу, от смены до смены.
…и умерли в один день. Как в сказке, вот только дерьмовой сказка вышла.
– Правда, папаша с каждым годом все сильней закладывал, а у мамаши спина болеть стала. И руки с ногами. Говорила же, погнали ее с завода. А меня взяли…
Кейрен молчал. Только желваки ходили.
– И потому, когда мне предложили подработать, я согласилась. Ты спрашивал, чего ради, так я отвечу. Ради денег.
…и глупой мечты вырваться с этого берега реки, на который солнце заглядывает редко.
– Мне предложили отнести бумажки, раскидать в цеху. Я согласилась… раз и другой, а там свели с нужными людьми. Они хорошо платили. А мне нужно было много.
– Сколько?
Таннис пожала плечами:
– Фунтов двести… или триста…
У нее было четыреста пятьдесят шесть, целое состояние, но Таннис больше не чувствовала себя счастливой. Если повезет, она выпутается из этой истории и уедет за Перевал. Прикупит домик в маленьком городке и будет жить.
Просто жить, позабыв обо всем, что с ней было.
Если выпутается.
– Хорошо. – Кейрен потер переносицу. – Если я заплачу тебе триста фунтов, ты согласишься поработать на меня?
Жалость опасна.
Кейрен помнил первое свое дело в Нижнем городе.
Порт. Узкая улочка, в которую протискиваться приходится боком. Куча мусора, и труп на ней. Тело лежит давно и на жаре стало пованивать. Его изрядно обглодали крысы, а местные успели избавить от ботинок и штанов, пиджак не тронули исключительно потому, что тот был изгваздан кровью.
А вот бумажника не нашлось.
Зато был запах, по которому Кейрен ее и нашел.
Шлюха. Совсем еще молоденькая, с бледной чистой кожей, наивным взглядом и рыжими кудрями. Кудри рассыпались по остреньким плечикам, и девушка то и дело трогала их. Она смотрела на Кейрена с таким первобытным ужасом, что ему становилось стыдно и за себя, и за то, что придется ее повесить.
Она не пыталась запереться, но из глаз сыпались слезы. И губы ее так дрожали, что девушка не могла произнести ни слова, она лишь руки протягивала, украшенные россыпями синяков.
– Он тебя ударил? – Кейрен знал, что помочь ей не выйдет.
Девушка кивнула. И заговорила, быстро, запинаясь в словах, путаясь.
Ее звали Кейти, а убитый был ее сутенером. Он купил Кейти у родителей и приставил к работе, он требовал с нее денег, а когда не получалось добыть, избивал. И вчера тоже, нанюхался порошка, заявился на пристань и начал Кейти жизни учить. Она не хотела убивать… она просто защищалась.
И теперь ее повесят, да?
Кейрен смотрел в наивные голубые глаза и не мог собраться с силами, чтобы ответить.
– Уходи, – сказал он, поднимаясь.
В конце концов, не ему ли твердили, что такие убийства чаще всего остаются нераскрытыми? Девушка не заслужила смерти…
…двух недель не прошло, и он стоял над новым трупом, молодого парня в полосатых модных брюках, которые не успели стащить. К пиджаку же намертво прицепился знакомый запах. А Кейти, когда Кейрен нашел ее – прятаться она не думала, – улыбнулась ему, как старому другу.
– Завтра я уйду, – сказала она.
– Он тоже тебя бил?
– Собирался. – В голубых глазах не было и тени сожаления.
– Ты ведь не остановишься.
Кейрен чувствовал вину и перед ней, и перед этим незнакомым парнем, которому вздумалось искать приключений в опасном районе.
– Не я такая, – ответила Кейти, приспуская платье с острого плечика. – Жизнь.
– Я тебя не отпущу.
– А не боишься, господин хороший, что Кейти молчать не станет? Про наше-то прошлое знакомство.
Не осталось в ней ничего детского, наивного. Да и было ли?
– Раскроешь рот, точно на виселицу отправишься. – Кейрен перехватил руку с ножом. – А будешь молчать, сочинишь сказочку, глядишь, судью и разжалобишь.
– Умный, да?
– Какой есть.
Дурень. Наивный мальчик, который поддался на старую сказку о тяжелой жизни. И предупреждали ведь, а он…
…тот урок Кейрен надолго запомнил. Нельзя жалеть.
Не их, портовых крыс, живущих по своим законам. Они-то, воспользовавшись твоей жалостью, не упустят удобного момента, чтобы в глотку вцепиться.
