Что она сделала не так? Или дело в книге? Кэри ждет и ждет. Ей хочется в туалет, но чердак огромен, а она не помнит дорогу назад и боится заблудиться среди белых призраков мебели. Следы почти исчезли в пыли.
Сумрачно.
Сквозь чердачное окно проникает свет, и в столпах его пляшет пыль. А на протянутую руку Кэри присаживается солнечный зайчик.
Страх исчезает.
Кэри бредет, касаясь кончиками пальцев старого шкафа, слишком большого, чтобы его спрятали под тканым пологом. И шкаф приоткрывает дверцу. В нем, в чехлах, висят старые платья, вышедшие из моды, но слишком роскошные, чтобы просто их выбросить. Кэри расстегивает пуговицы и трогает ткани, жесткую парчу и мягкий, гладкий атлас. За шкафом скрыт древний клавесин.
Кэри хотела бы научиться играть, но леди Эдганг запретила прикасаться к инструменту. Выродку ни к чему лишние знания, а от звуков музыки у леди Эдганг мигрень начинается. Но здесь ее нет, и, подтянув кресло, Кэри забирается в него. Она поднимает крышку и касается клавиш. Дребезжащий жалобный звук нарушает тишину чердака. И еще один. Клавесин слишком долго молчал, голос его ломкий, осипший, был неприятен, но Кэри продолжала собирать ноты в подобие мелодии. Она так увлеклась, что не заметила, как появился Сверр.
– Не останавливайся. – Он присел на пол и устроил голову у нее на коленях. – Прости.
– Ничего.
Обида подкатилась комком к горлу.
– Врешь. – Сверр погладил руку. – Прости, Кэри, но… мне не следовало тянуть тебя сюда.
Он смотрел снизу вверх, и в светлых прозрачных глазах его скрывались солнечные зайчики.
– Ты не сердишься?
– На тебя?
На него невозможно сердиться, потому как без Сверра в этом доме Кэри, наверное, совсем бы не жилось.
– На меня. – Сверр прижал ладонь к губам. – Пыльная какая… скажи своей надзирательнице, что я тебя заставил.
И мисс Элшби, пока живая и увлеченная очередным романом, подожмет губы, поправит круглые очочки, за которыми скрываются круглые же, слегка навыкате, глаза, но промолчит. Правда, через день или два она накажет Кэри за иной проступок, какую-нибудь мелочь, на которую в ином случае не обратила бы внимания, но… такова цена.
– Не сержусь. – Кэри касается светлых волос брата. И ленту стягивает. Ему не нравится, когда они связаны, у Сверра голова начинает болеть, а Кэри гасит головную боль, разбирая волосы по прядке. Она зажимает эти прядки между пальцев и тянет, медленно, представляя, что вместе с ними вытягивает из головы Сверра темную муть, клейкую, вязкую, на деготь похожую…
– Ты хорошая. – Сверр закрывает глаза. – А играешь отвратно.
– Просто не умею.
Он знает про запрет и пока не решается перечить матери. До Каменного лога остается два года, но Сверр уедет раньше. Домашнее обучение прекратится, и его отправят в школу. Леди Эдганг выйдет провожать экипаж и в кои-то веки не сумеет сдержать слез. Только вот смотреть Сверр будет не на нее…
…он вернется на каникулы и первым делом проберется в комнату Кэри.
– Здравствуй, сестричка. – В темном школьном кителе Сверр будет выглядеть чужим, незнакомым и странно повзрослевшим. Но он обнимет, закружит и, поставив на землю, скажет: – Спасибо, что писала.
Каждый день. И письма скапливались. Кэри прятала их под матрасом, а когда старый Эдди, конюх, отправлялся в город, ему отдавала. Значит, доходили…
– Если бы ты знала, – Сверр будет держать ее крепко, – как мне не хватало тебя…
…Кэри отвернулась и часто заморгала.
Почему память не отпускает ее? Сверра нет, но он все равно рядом, уже и не враг, но и не друг. Брат, который однажды превратился в чудовище. Или же чудовище, что очень долго притворялось братом.
Как ей понять, что было тогда? И как разобраться в том, что будет?
Кэри умылась – вода в кувшине остыла за ночь, но холод унес и печаль. А механическое сердце едва слышно тикало, двигая стрелки по крохотному циферблату. В этом новом, подаренном ей времени Кэри не станет грустить.
Тем более что ее сегодня ждут…
…и не только у мисс Грай.
Ригер мерил холл шагами. Он был взбудоражен и, кажется, пьян. И Фредерик, замерев у порога, следил за незваным гостем.
– А, мышка Кэри соизволила проснуться! – Ригер пошатнулся и раскрыл объятия, но Кэри ускользнула. – Не поцелуешь старого знакомого?
