— Возле туловища?
— Нет, на значительном расстоянии. Похоже, они не имеют к нему никакого отношения.
Виктор уверял, что каждый раз при погружении в канал он может вытащить оттуда столько всякой всячины, что ее хватит для целого лотка на барахолке. Например, перед тем, как найти туловище, он вытянул наверх металлическую кровать и два ведра.
Доктор ждал, все еще не снимая перчаток.
— Новое? — спросил он.
Мегрэ кивнул и спросил Жюделя:
— Сумеете переправить находку сюда?
— Конечно.
— Жду. Побыстрее, доктор Поль спешит.
Они постояли возле порога, где легче дышалось и откуда они могли видеть непрерывное движение по Аустерлицкому мосту. На той стороне Сены разгружались у Главных складов баржи и небольшое морское судно; в это утро в воздухе Парижа было нечто молодое и радостное — начиналась новая весна, и люди становились оптимистами.
— Татуировки и шрамов нет?
— На том, что я осмотрел, нет. Я сказал бы, что у него кожа домоседа.
— Он, кажется, здорово волосат.
— Да. Пожалуй, я могу описать вам тип людей, к которому он принадлежит. Темноволосый, не очень высокий, скорее даже низкорослый, но кряжистый, с сильными мышцами и темными волосами на руках, ногах и груди. Французские деревни производят много таких молодцов, дюжих, своевольных и упрямых. Любопытно было бы посмотреть на его голову.
— Если ее найдут!
Через четверть часа двое полицейских принесли туловище, и доктор Поль чуть ли не потирал руки, подходя к мраморному столу, как столяр-краснодеревщик к верстаку.
— Итак, подтверждается: это не профессиональная работа, — пробормотал он. — Я хочу сказать, что тот, кто расчленил тело, не был ни мясником, ни специалистом с бойни. И еще меньше хирургом! Кости пилил обычной пилой. Для прочего, кажется, употребил большой разделочный нож, какие бывают в большинстве кухонь. Это, должно быть, потребовало немало времени. За дело принимались в несколько приемов. Он сделал минутную передышку.
— Посмотрите-ка на эту волосатую грудь…
Мегрэ и Лапуэнт мельком взглянули на стол.
— Заметной раны нет?
— Я ничего не нашел. Бесспорно лишь, что человек этот не утонул.
Это было почти смешно — мысль, что человек, разрезанный на куски, мог утонуть в канале.
— Сейчас я займусь внутренностями, особенно содержимым желудка. Вы остаетесь?
Мегрэ сделал отрицательный жест. Он не слишком любил такие зрелища и поэтому торопился пропустить стаканчик — уже не вина, а чего-либо покрепче, чтобы избавиться от отвратительного привкуса во рту.
— Минутку, комиссар… Ну, что я вам говорил? Видите эту светлую полосу и эти синеватые пятнышки на животе?
Мегрэ, не глядя, сказал:
— Да.
— Это шрам от давней операции. Аппендицит.
— А пятна?
— Это самое любопытное. Не могу ручаться, но я почти уверен, что это следы от охотничьей дроби. Это подтверждало бы, что человек некогда жил в деревне; был он крестьянином или полевым сторожем — этого я не знаю. Очень давно, должно быть лет двадцать назад, если не больше, в него попал заряд дроби. Я насчитал семь… нет, восемь одинаковых следов, расположенных в виде дуги. Мне случилось однажды видеть нечто похожее, но тогда рисунок не был таким правильным. Надо будет это сфотографировать для моего архива.
— Вы мне позвоните?
— Вы будете у себя?
— Да, на службе, а обедать буду скорее всего на площади Дофины.
— Я сообщу, что обнаружу.
На улице, залитой солнцем, Мегрэ вытер платком лоб. Лапуэнт не мог сдержаться и то и дело сплевывал: у него тоже был мерзкий привкус во рту.
— Я велю продезинфицировать багажник, как только мы вернемся, — объявил он.
Прежде чем сесть в машину, они зашли в бистро и выпили по стопке виноградной водки. Напиток был таким крепким, что Лапуэнт ощутил тошноту и поднес ко рту руку, испугавшись, что его вырвет. Потом ему стало легче, и он пролепетал:
— Извините меня.
Когда они вышли, хозяин бара сказал клиентам:
— Эти тоже жмуриков опознавать приходили. Все они заглядывают сюда такие.
Он-то сам к таким вещам привык: кабачок его находился как раз напротив Института судебной медицины.