В сущности, эта старуха Люкаса не такая уж сумасшедшая. Они поехали к ней. В такси она болтала без умолку, но иногда украдкой присматривалась к спутникам, проверяя, какое впечатление производит на них ее рассказ. Дом ее, расположенный меньше чем в ста метрах от кафе, маленький, двухэтажный, с садиком, тоже был того типа, который именуют «особнячком». Сперва Мегрэ недоумевал, как, живя на той же стороне набережной, старуха могла увидеть то, что происходило на улице в известном удалении от нее, тем более после наступления темноты.
— Вы что же, все время стояли на тротуаре или на пороге?
— Нет, сидела дома.
Она оказалась права. В передней комнате, на редкость аккуратной и чистенькой, были не только окна на реку, но еще одно, боковое, через которое просматривался большой кусок набережной в направлении «Маленького Альбера». А так как ставен на окнах не было, фары остановившейся неподалеку машины не могли не привлечь внимания старухи.
— Вы были дома одна?
— У меня была госпожа Шофье.
Г-жа Шофье, акушерка, жила на соседней улице. Это проверили, все подтвердилось. Вопреки тому, что можно было предположить по облику старухи, в доме все напоминало жилье обычной одинокой женщины. Никакого хлама, которым так охотно окружают себя гадалки. Напротив, светлая мебель, явно купленная на бульваре Барбес, пол покрыт желтым линолеумом.
— Так должно было случиться, — твердила старуха. — Вы прочли, что написано на фасаде его кафе? Он либо был посвящен в тайны нашего ремесла, либо совершил святотатство.
Она поставила греться воду для кого-то: ей хотелось, чтобы Мегрэ непременно выпил чашечку. Потом она объяснила, что «Маленький Альбер» — название трактата по магии, восходящего не то к XIV, не то к XV веку.
— А если его действительно зовут Альбер и он действительно низенький? — возразил комиссар.
— Я знаю: он маленького роста. Я часто его видела. Но только этим дело не объяснишь. Есть вещи, с которыми опасно шутить.
О жене Альбера старуха отозвалась так:
— Брюнетка, высокая, не очень опрятная — от нее вечно разит чесноком. Я не польстилась бы на ее стряпню.
— Давно у них закрыты ставни?
— Не знаю. Я пролежала в постели весь следующий день после того, как видела машину, — грипп. А когда встала, кафе было уже закрыто, и я подумала: «Так-то лучше».
— Там бывало шумно?
— Нет. Туда мало кто заглядывал. Приходили завтракать рабочие с крана, вон того, на набережной. Потом кладовщик из подвалов Сесса, виноторговца-оптовика. Еще забегали матросы с речных судов пропустить стаканчик у стойки, и все.
Она настойчиво допытывалась, в каких газетах появится ее фотография.
— Главное, я запрещаю сообщать, что гадаю на картах. Это равно как пропечатать, что вы — полицейский.
— А что тут обидного?
— Ничего, но мне это повредит.
На этом Мегрэ и расстался со старухой. Он допил кофе и вместе с Люкасом направился к угловому дому. Люкас машинально нажал на ручку двери, и та открылась.
Странное дело! Это маленькое бистро простояло незапертым по меньшей мере четыре дня, и никто не покусился ни на бутылки на стеллаже за стойкой, ни на деньги в ящике под кассовым» аппаратом. Стены здесь были выкрашены коричневой масляной краской примерно на метр от пола, а выше — светло-зеленой, повсюду висели рекламные календари, которые можно встретить в любом деревенском кафе. В сущности. Маленький Альбер был не таким уж законченным парижанином; вернее сказать, он, как большинство парижан, сохранил крестьянские вкусы. Такое же кафе, как у него, можно найти чуть ли не в каждой французской деревне.
То же относилось и к спальне наверху. Засунув руки в карманы, Мегрэ облазил весь дом. Люкас следовал за ним, втихомолку посмеиваясь: без пальто и шляпы комиссар выглядел сейчас так, словно действительно въезжал в новую квартиру. Меньше чем за полчаса он совершенно освоился, время от времени становился даже за стойку.
— Ясно пока одно: Нины здесь нет. Они искали ее от погреба до чердака, обшарив двор и садик, загроможденный старыми ящиками и пустыми бутылками.
— Что ты об этом думаешь?
— Не знаю, шеф.
В кафе было всего восемь столиков: четыре вдоль одной стены, два у другой и еще два посередине, около печки. На один из последних Мегрэ с Люкасом и поглядывали, потому что опилки вокруг ножки его были тщательно подметены. Зачем, как не для того, чтобы уничтожить следы крови? Но кто же убрал прибор жертвы, вымыл тарелки и стаканы?
