Настенька с тоской посмотрела ему вслед. Вот именно: все женщины… А хочется, чтобы только она.
У старика было смуглое худое лицо, покрытое сетью морщин, будто земля в пору долгой засухи. Длинные седые волосы спускались по плечам, ещё сильнее подчеркивая темный цвет кожи, отчего лицо его напоминало негатив. Гоги не видел его глаз, они совершенно терялись среди морщин, но, подойдя поближе, он вдруг словно провалился в них, как в черный колодец… Он почувствовал странное свечение в их глубине – невидимое свечение черной дыры в далеком космосе. «Не впадай в маразм, – сказал он себе. – На тебя просто влияет местность. Атмосфера: раскопки, манускрипт, древние руны… А старик обыкновенный».
– Кто вы? – спросил он, раздельно и тщательно выговаривая слова. – Что вы тут делаете?
– Сижу, – был ответ.
Гоги рассердился.
– Это я сам вижу. Я имею в виду, что вам здесь нужно? Здесь территория лагеря археологов. Мы про водим раскопки.
Он остановился, подумав, что вряд ли старику известны такие слова, как «археологи», «раскопки»… Но пока он подыскивал подходящие синонимы, старик неожиданно спросил:
– Что ты надеешься здесь найти?
– Гоги задумался. Вопрос был глубоко философский, и ответ, он посчитал, должен выглядеть под стать.
– Знания.
– Знания о чужом прошлом?
– А разве прошлое бывает чужим? Все мы – люди. И потом (Георгия опять понесло в приземленное), правительство вашей страны дало нам официальное разрешение…
Незаметно для себя он увлекся и стал рассказывать все, что ему было известно о монастыре Син-Кьен. Старик слушал, не перебивая, и Гоги горделиво подумал: надо же, коренному тибетцу интересен рассказ чужеземца о его собственной истории!
– Сколько вам лет? – неожиданно спросил Гоги, внутренне приготовясь услышать длинную философ скую тираду, не говорящую ни о чем прямо, как обычно на Востоке. Но старик ответил кратко и конкретно, без малейшего оттенка позирования:
– Сто тридцать пять… Если принять вашу систему летоисчисления.
– Мой рассказ о здешнем монастыре – он вас заинтересовал?
– Нет.
– Почему? – удивился Гоги. – Мои суждения неверны?
Тхыйонг пожевал бескровными губами.
– Ты знаешь, когда были построены эти стены. Кто за ними жил. Какую веру здесь исповедовали. Это не знания. Это только пустой сосуд. А в сосуде важно то, что налито внутри.
– Что ж, когда-нибудь я доберусь и до этого.
Старик медленно покачал головой.
– Вы мне не верите?
– Верю. Только не могу предостеречь.
Гоги всерьез начал злиться.
– От чего вы хотите предостеречь? Вы считаете, что знания вредны? Лучше оставаться дремучим не веждой?
Старик помолчал. Глаза его смотрели куда-то вдаль, сквозь Георгия, будто видели что-то недосягаемое там, за вершинами, в синеватой дымке.
– Давно, когда эти горы ещё не родились, здесь жили Древние. Они казались себе всемогущими, как боги… А может быть, они действительно были таки ми… Вот как ты сейчас.
– Я вовсе не…
– Ты не думаешь, что могущество – лишь одна из разновидностей невежества? – спросил Тхыйонг.
– Почему вы так говорите?
– Потому что ты прав: знание бывает опасным для того, кто им обладает. Древние это поняли… Но было слишком поздно. Они уже ничего не могли изменить. Им хватило времени лишь на то, чтобы оставить Шар… Он помолчал.
– Многие поколения моих предков владели Шаром. Они были назначены его Хранителями и Жрецами…
– Ваши предки принадлежали к какой-то религиозной секте?
– Они были Бон-по.
Понятно, подумал Георгий. Бон-no, черная религия. Антипод буддизма.
– Все они были сильнейшими магами, причем их сила возрастала из поколения в поколение. Но они знали: исчезнет Шар – и кончится их могущество, а вскоре прервется их род на Земле. Они слишком зависели от Шара… И он наказал их, как наказал Древних.
«Красиво, – отметил про себя Гоги. – И достаточно ново: существует множество ветвей Бон-no, но о секте шаропоклонства я что-то нигде не встречал упоминания. Тем более что Шар для них – не какое-то абстрактное божество вроде богов свастики, олицетворяющих силы природы, а вполне конкретный предмет (или существо?), оставленный древней вымершей цивилизацией».
– Я – последний в роду, – тяжело проговорил старик. – Люди называют меня Тхыйонг, но они ошибаются. Последним Тхыйонгом был мой отец.
