Признаюсь, я по ней скучал – такую открытость и доброту не каждый день встретишь. И она была совсем не дурочка. Я бы сказал, в ней присутствовала простонародная мудрость. Образованной я бы ее не назвал. Волосы у нее были длинные и темные. Я их до того самого уик-энда видел либо уложенными в аккуратные причесочки, либо разметанными и спутанными.
Оказалось, это меня подкосило.
Я скучал по ней. К тому же после этого мне не то чтобы везло. Денег было совсем мало, а у девушек на это животный нюх. Была одна замужняя малышка, чей супруг болтался где-то в другой почтовой зоне, но души она в наши отношения не вкладывала. Я получил заказ на замысловатый рекламный текст, через свояка – пижона-крупье, который вечно хрустит на семейных сборищах банкнотами. Дела потихоньку налаживались.
На заработанные пустозвонством деньги я как-то слетал на выходные в Крегги-Мур, увешанный звездами высокогорный курорт с полем для гольфа на тысяче ста акрах. Вернулся утомленный, но не возгордившийся, а она тут как тут – в холле моего дома. Она рассчитывала придыханиями, ласковыми словами и парой новомодных уловок вдохнуть вечность в смертное – в любовь.
– Ах, Дотти! – воскликнул я, раскрыв ей объятья. – Я всегда рад тебя видеть!
Разумеется, она пустилась в объяснения:
– Фредди, на самом деле я не за этим пришла. Я пришла с тобой поговорить. Есть потрясающая возможность заработать большие деньги! Ты можешь побыть серьезным хотя бы полчаса? Ты такой умный, тебе надо куда-то направить свои способности. Боже мой, ты бы мог и за городом жить. Я что хочу сказать, даже живя один, ты бы мог иметь приличную квартиру в приличном месте, а не в этой дыре.
Я чмокнул ее в нос:
– Хочешь серьезно, Дот, тогда пошли прогуляемся. Ну, надевай пальто и давай рассказывай, как мне заработать денег.
И она рассказала. Мы отправились в парк, где целый час шуршали осенними листьями.
– Только не смейся, Фредди! – сказала она. – Есть газета на идише, называется «Моргенлихт»[7]. Она проводит конкурс «О евреях в новостях». Каждый день они публикуют фото и два словесных портрета. Надо назвать всех троих, добавить по одному факту на каждого и отправить ответы до полуночи того же дня. Конкурс месяца на три, не меньше.
– Сто евреев в новостях? – сказал я. – До чего же толерантная страна! Так что же, Дот, можно получить за столь полезную информацию?
– Первый приз – пять тысяч долларов и поездка в Израиль. А на обратном пути – по два дня в трех крупнейших столицах свободной Западной Европы.
– Очень мило, – сказал я. – А смысл-то в чем? Разоблачить всех тех, кто попадал в газеты?
– Фредди, ну почему ты вечно все извращаешь? Они просто гордятся своими соплеменниками и хотят, чтобы все евреи гордились их вкладом в развитие этой страны. А ты разве не гордишься?
– Горе венку гордости пьяных…[8]
– Да мне все равно, что ты думаешь. Дело вот в чем: мы знаем человека, который знает человека, который работает в этой газете, – он туда пишет раз в неделю колонку; собственно, мы его не знаем, но наша фамилия ему известна. Так что если мы действительно это сделаем, то у нас верный шанс. Фредди, ты такой умный! Мне самой не справиться, ты должен мне помочь. Я твердо решила, что сделаю это. А уж если Дотти Вассерман что решила, считай, дело сделано.
Я в ней прежде не замечал упорства. Сам я совсем не упорный. По будням она каждый вечер задумчиво облокачивалась о мой письменный стол; для тепла она надевала мой твидовый пиджак, из-за чего у него локоть залоснился. Медный провод, уходивший куда-то вдаль, на улицу, неустанно переносил информацию от телефона ее матери в Бруклине к ее уху.
Заглядывая ей через плечо, я видел то снимок в три четверти еврея, заслужившего внимания, то снимок анфас еврея-полукровки. Чистота крови тут не учитывалась. Главное – чтобы было чем гордиться.
Чем дольше мы работали, тем большей гордостью Дотти исполнялась. Щеки ее пылали, она поднимала голову от иероглифической вязи и зачитывала свой перевод: «Седовласый весьма уважаемый господин, близко знаком со многими членами кабинета; друг двух президентов. Его часто можно встретить на скамье в парке».
