– А что же о вас говорили, мадам Ван А.?
– О… ничего определенного…
Наступила пауза.
– Ничего. Абсолютно ничего.
И она пожала плечами.
– Герда вам ничего не рассказывала?
– О чем?
– Об этом «ничего». Ведь родственники считают, что моя жизнь прошла впустую. Ну, признайтесь…
– Э-э-э…
– Вот видите, она и вам уже наболтала, что моя жизнь пуста. А ведь она была удивительно насыщенной, моя жизнь. И это «ничто» – чистая выдумка.
Я подошел к ней:
– Вы не хотите мне рассказать?
– Нет. Я обещала.
– Простите, не понял.
– Я обещала хранить тайну.
– Кому? И в чем?
– Ответить – значило бы частично выдать мою тайну…
Эта женщина сбивала меня с толку: под внешностью замшелой старой девы кипели бешеный, закаленный неутолимой яростью темперамент и отточенный ум, мечущий слова, точно кинжалы.
Она повернулась ко мне:
– Так вот, знайте, что я была любима. Мало кто был любим так, как я. И я любила сама. Так же страстно. Да, да, так же… если это возможно…
И ее глаза затуманились слезами.
Я положил руку ей на плечо, стараясь ободрить:
– Никому не возбраняется рассказывать историю любви.
– А мне нельзя. Потому что это затрагивает слишком важные персоны.
И она ударила кулаками по коленям, словно приказывала молчать кому-то, кто порывался заговорить.
– Кроме того, стоило ли всю жизнь хранить тайну, а теперь вдруг взять и раскрыть ее? К чему? Чтобы все мои многолетние усилия пропали втуне?
Ее узловатые пальцы вцепились в колеса инвалидного кресла, с неожиданной силой толкнули их, и она, покинув гостиную, заперлась в своей спальне.
Выйдя из виллы «Цирцея», я столкнулся на тротуаре с Гердой, которая сортировала мусор, перед тем как разложить его по разным бакам.
– Вы уверены, что ваша тетушка так и не узнала страстной любви?
– Да я побожусь, что нет! Над ней частенько из-за этого подшучивали. Сам подумай – случись такое, она давным-давно выложила бы нам все, просто чтоб душу облегчить!
Она с оглушительным треском сплющила три пластиковые бутылки и скатала их в крошечные тугие комки.
– А вот я сильно сомневаюсь, Герда, есть у меня подозрение, что это не так.
– Ну вот, сразу видать, что ты зарабатываешь на жизнь дурацкими выдумками, ей-богу! Тоже мне напридумывал!
Ее короткие руки разорвали плотный картон легко, как папиросную бумагу. Внезапно она застыла, глядя на пару чаек, паривших над нашими головами.
– Ладно, коли уж ты стоишь на своем, я вспомнила про дядю Яна. Да, про него. Он очень любил тетю Эмму. И однажды сказал мне по секрету странную вещь: все мужчины, которые увивались за тетей Эммой, потом бежали от нее, как от чумной.
– Почему?
– Она их отпугивала, говорила всякие гадости.
– Она – и гадости?
– Так он мне сказал, дядя Ян. Да вы и сами видите: никто ее не захотел.
– Если разобраться в том, что сообщил вам дядя Ян, то скорее это она никого не захотела.
Озадаченная таким поворотом, племянница замолчала.
Я продолжал:
– Если она была так же требовательна к мужчинам, как к писателям, то понятно, отчего ни один из них не нашел у нее снисхождения. И раз уж ей не попадались мужчины на ее вкус, она делала все, чтобы отвадить других. Иными словами, ваша тетушка просто желала сохранить независимость!
– Может, и так, – неохотно согласилась племянница.
– И кто знает, не отталкивала ли она их потому, что хотела сохранить себя для единственного избранника, того, о котором никогда никому не рассказывала?
– Тетя Эмма? Чтоб тетя Эмма вела двойную жизнь? Эта бедолага?
И Герда скептически хмыкнула. Тетка интересовала ее лишь до тех пор, пока считалась «убогой»; она питала к ней покровительственную привязанность, смешанную с жалостью, если не с легким презрением, но стоило Герде заподозрить, что за поведением старухи кроется расчетливость или богатство, как она тотчас потеряла бы к ней всякий интерес. Тайны ее ничуть не волновали, а объяснения принимались только с условием, что будут просты и понятны. Герда принадлежала к числу людей, для которых понимать что-либо означает стоять обеими ногами на земле, а всякие романтические изыски – звук пустой.
Мне хотелось слоняться по Остенде весь день, однако капризный климат сократил мою прогулку. Мало того что задул противный холодный ветер, мешавший мне собраться с мыслями, – низкие темные тучи в конце концов пролились тяжелым холодным дождем.
