Фостер даже вздохнул с облегчением:
– Он в библиотеке. Случилось самое ужасное…
– Знаю. Весь остров знает. – Огюст уже выходил из гостиной, направляясь в коридор. – Я приехал, как только узнал. Что Корд думает делать?
– Боюсь, ничего, – с недовольным вздохом сказал Фостер.
Огюст остановился и резко повернулся к Фостеру, который даже отступил на шаг.
– Как это «ничего»?
– Кордеро мертвецки пьян. И пребывает в таком состоянии с того самого момента, как забрали мисс Селин.
Лучше смерть, чем такое количество рома.
В голове у Корда гудело так, что он едва мог открыть глаза. Ему казалось, что язык его распух и уже не умещается во рту, в котором был такой привкус, словно он жевал овечью шерсть. Он развалился в кресле, не желая двигаться, потому что, как только пытался сесть, сердце начинало стучать словно молот о наковальню.
Заплетающимся языком Корд попытался выругаться, обращаясь к тому, кто стучал в запертую дверь библиотеки. Он ведь не даром закрылся на ключ – будь они все прокляты! – сразу после того, как Фостер первый раз попытался его накормить.
– Убирайтесь, – слабо пробормотал он, но в ту же секунду дверная рама вылетела и дверь с треском распахнулась.
Корд приоткрыл один глаз. В дверном проеме стоял отец – настоящий благородный пират в отставке: белоснежная рубашка, черные брюки и черная повязка на одному глазу.
– Я сказал: убирайся, – буркнул Корд. Не обратив ни малейшего внимания на это требование, Огюст прошел через всю комнату и схватил цветочную вазу, стоящую на столе рядом с Кордом.
– Что ты делаешь? – Корд попытался сесть чуточку поровнее, и комната поплыла у него перед глазами. Молодой человек закрыл глаза и сдавил пальцами виски.
– Я собираюсь сделать то, что должны были сделать со мной много лет назад. Если бы кто-то так поступил, я не отослал бы тебя из дома и не совершил бы величайшей ошибки в моей жизни, – ответил Огюст.
В следующий момент Корд понял, что на него валятся вялые цветы на длинных стеблях, а заодно льется застоявшаяся тепловатая вода.
– Черт! – Протирая глаза, он вскочил на ноги и бросился на отца. Огюст легко уклонился от нападения, чем еще больше вывел Корда из себя. – Ты не имеешь права вторгаться в этот дом!
– Я имею полное право удержать тебя, чтобы ты не пустил свою жизнь под откос. Что ты собираешься предпринять ради спасения своей жены? – спросил отец.
– Ничего. – Пахнущая подгнившими стеблями вода стекала с волос Корда.
Огюст со всей силы ударил ладонью по столу:
– Черт тебя побери, Кордеро! Почему?
– А почему я должен что-то делать?
– Потому что ты ее любишь.
– Она обманывала меня с того самого дня, когда мы встретились впервые.
– Ты злишься, потому что считаешь, что тебя снова бросили. Ты думаешь не о Селин, Кордеро, а о себе.
– Я думал, что могу ей верить. – Корд, казалось, пытался снова погрузиться в пьяную дремоту. Все что угодно было бы лучше, чем эта медленная пытка.
– Верить в то, что она будет с тобой?
– Верить, что она доверяет мне настолько, что могла бы рассказать мне всю правду, но она этого не сделала…
– Ты ожидал, что она скажет тебе, что виновата в убийстве, и рискнет потерять тебя? Если бы ты ее не любил, то не делал бы сейчас с собой того, что делаешь. Ты занимался бы делами, словно ничего не произошло. Но кое-что произошло, а ты не можешь или не хочешь посмотреть правде в глаза. Я знаю. Я пережил это. Прими это, как есть. Ты любишь ее так сильно, что эта любовь тебя убивает.
Корд сел, уперся локтями в колени и обхватил голову руками. Внутри у него все переворачивалось.
– Я так старался, – прошептал он. – Я давал себе клятвы, что больше никогда в жизни никого не полюблю.
Из противоположного угла библиотеки до его слуха долетел вопрос Огюста:
– Почему?
От переизбытка чувств горло Корда сжалось, ему не удавалось вымолвить ни слова.
Он тяжело сглотнул, кусая губы и глядя в пол.
– Потому что бывает слишком больно, когда те, кого ты любишь, уходят, – выговорил он наконец.
Огюст опустился на колени перед креслом Корда и обнял сына за плечи. Корд закрыл ладонями глаза, не давая себе окончательно сломаться. Единственный известный ему способ выбросить Селин из мыслей и памяти – напиться до забвения и пребывать в таком состоянии постоянно. Теперь ему пришлось вспомнить, что она где-то в море, мучается от морской болезни, испуганная и одинокая, – и все из-за его слепой ярости, его нежелания доверять ей, поверить в нее.
