Корабль поднял якорь. Селин не нашла в себе сил смотреть на медленно удаляющиеся изумрудные тростниковые плантации и густые джунгли на склонах гор. Она боялась в последний раз увидеть особняк Данстан-плейс, стоящий на вершине холма прямо над морем.
Она повернулась спиной к Сан-Стефену и к разбившимся вдребезги мечтам о том, какой могла бы стать ее жизнь.
Фостер в лакейской заваривал чай, а Эдвард просто сидел на табурете с высокими ножками и нервно тер колени ладонями.
– Это хуже, чем я мог себе представить, – наконец произнес Фостер.
Продолжая болтать, он аккуратно выкладывал нарезанные ломтики лимона на тарелочку. Удовлетворенный своей работой, Фостер поставил ее на большой поднос рядом с чайником, чашками и блюдцами из того же сервиза и блюдом с ананасовым пирогом.
– Он пьян уже два с половиной дня. – Эдвард удрученно покачал головой и издал глубокий печальный вздох. – Что с ним будет? Он переживает это куда сильнее, чем смерть Алекса.
– Конечно! На Алексе он не был женат. Можешь отнести поднос в гостиную? Мисс Ада и мистер Уэллс ждут чай. – Фостер принялся ловко сворачивать салфетки.
Эдвард вздохнул:
– Я не могу. Я слишком расстроен и не могу ничем заниматься – только переживать. К тому же, если я увижу, как плачет мисс Ада, я и сам разрыдаюсь. Ты ведь, Фостер, знаешь, какой я. Я не могу ничего с собой поделать.
Фостер пристроил салфетки и подхватил поднос за ручки, но потом снова поставил на стол. Больше всего его удручала мысль о том, что они с Эдвардом старательно способствовали свадьбе Корда.
– Мы должны были поверить мисс Селин в первый же вечер, когда она говорила нам, что она не Джемма О’Харли. Ничего подобного не произошло бы, если бы Кордеро женился на той женщине, на которой должен был, – сказал Фостер.
– Мы должны были догадаться, что что-то не так, когда ей не подошло ни одно из привезенных платьев, ни одни туфли из сундука.
– Никогда бы не поверил, что она – убийца. Ее внешность совершенно не подходит для этого, – сказал Фостер.
– Хотел бы я, чтобы у нас была возможность что-нибудь сделать. Хотел бы я, чтобы Кордеро взял себя в руки.
– Если бы желания были лошадьми, попрошайки ездили бы верхом, Эдди, – философски заключил Фостер, снова поднимая поднос.
Эдвард шустро вскочил с высокого табурета, придержал двери и последовал за приятелем в гостиную.
Фостер прошел через всю комнату и поставил поднос на маленький столик.
– Глоток чая вам не повредит, мисс Ада, – сказал слуга и, не дожидаясь ее согласия, налил в чашку ароматный напиток.
Ада целыми днями сидела на диванчике в углу гостиной и никто, даже Говард Уэллс, не мог улучшить ее настроения. Глаза ее покраснели и распухли от слез, лицо покрылось красными пятнами. Фостера так и подмывало сказать ей, что ее природный румянец не нуждается в подобном дополнении.
Ада потянулась за чашкой. Руки ее так дрожали, что она непременно пролила бы чай на блюдце, если бы Фостер не помог ей. Поведение домашних грозило вот-вот вывести его из равновесия.
– Что мы будем делать, Фостер? – жалобно подняла на него глаза Ада, с трудом разлепив опухшие от слез веки. Даже Элис ужасно огорчена.
– Если вас интересует мое мнение, мисс Ада, я думаю, мы все должны взять себя в руки. – Он многозначительно посмотрел на Эдварда. – От нас ни для кого нет никакой пользы, пока мы в таком состоянии.
Уэллс тоже взял чашку дымящегося чая и добавил в него столько молока, что напиток совершенно побелел.
– Каждый раз, когда я думаю о бедняжке Селин, представляю, как она в полном одиночестве сидит сейчас в какой-нибудь каютке на корабле, или, того хуже, что произойдет, если вдруг ее осудят…
Ада запричитала. Фостер бросился вперед, чтобы подхватить ее чашку и не дать разлить горячий чай прямо на колени.
– Всегда остается надежда, – сказал он.
– Мы никогда ее больше не увидим! – Эдвард бросился прочь из комнаты и столкнулся в дверях с Огюстом Моро.
– Проклятье, Лэнг! – воскликнул Огюст, хватая слугу за плечи, отставляя его в сторону и широкими шагами направляясь к присутствующим через всю комнату. Посмотрев на Аду и Говарда Уэллса, он обратился прямо к Фостеру: – Где мой сын?
