– Я пойду, – прошептала она Харгрейвсу. Жизнь ее кончилась. Какая разница, как это случится?
Джонатан Харгрейвс повел Селин прочь из комнаты, но она вдруг остановилась:
– Минуточку, пожалуйста.
Девушка подняла руки и попыталась расстегнуть застежку жемчужного колье. Это ей Удалось после второй попытки, она сняла с шеи украшение и, держа его на раскрытой ладони, подошла к Корду.
– Вот, – сказала она, протягивая ему ожерелье его матери.
Он скользнул взглядом по жемчугу в ее руке и отвел взгляд. Отчуждение в его ледяных глазах потрясло Селин до глубины души.
– Положи на стол, – сказал он и отвернулся.
Униженная, Селин положила нитку жемчуга на стол и позволила Харгрейвсу и Коллину Рэю вывести ее из комнаты.
Корд, решив, что они уже ушли, обернулся и вдруг увидел фигурку Селин, показавшуюся ему еще более хрупкой между двумя крупными мужчинами. Она уходила, держась словно королева, с гордой осанкой и прямыми плечами. Руки ее сжались в кулачки.
Эдвард и Фостер, тетя Ада и Говард Уэллс столпились в коридоре и пораженно наблюдали за разыгравшейся у них на глазах драмой.
– Кордеро! Элис хочет, чтобы ты остановил их! Она очень, очень огорчена! – вскричала Ада, обращаясь к Корду.
– Когда вы начнете говорить от собственного имени, тетя? – Корд смотрел на нее, не выходя из библиотеки, устав от смешной манеры Ады вкладывать собственное мысли в уста его матери.
Ада отвернулась, всхлипывая на плече книготорговца. В отличие от всех собравшихся в коридоре и ожидающих, что Корд спасет Селин, этот образованный джентльмен не решался встретиться взглядом с молодым человеком.
Корд грязно выругался, прошагал через всю библиотеку и захлопнул дверь прямо у всех перед носом с такой силой, что дом содрогнулся от фундамента до крыши. Но осуждающие взгляды, казалось, по-прежнему были устремлены на него. Он швырнул хрустальный бокал в дверь, разбив его на тысячи сверкающих осколков, прекрасных, но чрезвычайно опасных.
Таких же, как Селин…
Он не мог думать о ней. Не позволит себе думать о ней. Она ушла, и он снова остался один – наедине с опустошенным наполовину графином рома, что не принесло ни капли облегчения от той бесконечной боли, которая сжимала его едва ожившее сердце.
На островах хорошие новости разносятся быстро, скандальные – еще быстрее. Все население Бэйтауна высыпало на пристань, чтобы собственными глазами посмотреть, как будет унижена жена недавно приехавшего плантатора, которую подозревали в том, что она ведьма. У всех на виду Селин повели на пароход, который должен был доставить ее в Америку, где она предстанет перед судом не за одно, а за Два убийства. Ходили слухи, что в Луизиане ведьм все еще сжигают на костре.
Ее заперли в грязной тюремной камере, которая кишела крысами. Всю ночь Селин не сомкнула глаз. Когда за ней явились ее тюремщики, ей было уже совершенно безразлично, жива она или уже отдала Богу душу. Разве это имело значение, даже если ей удастся каким-то чудом оправдаться, несмотря на «бесспорные» Доказательства, о которых твердил Харгрейвс?
Первую глупейшую ошибку она совершила, когда решила бежать. Но разве это имело значение, если иначе ей никогда не пришлось бы встретиться с Кордеро? «Нет», – ответило ей сердце. Ни мгновения она не хотела вернуться обратно. Единственно, о чем она сожалела, это о том, что причинила ему такую боль, хотя желала только одного – залечить его раны своей любовью.
Утром, увидев собравшуюся на пристани толпу, Коллин Рэй настоял, чтобы на Селин надели наручники, утверждая, что кто-нибудь может предпринять мелодраматическую попытку выкрасть ее. Харгрейвс, правда, добился, чтобы на ноги ей кандалы не надевали, иначе она очень долго будет подниматься по сходням на борт корабля.
Селин, по-прежнему страдая от приступов лихорадки, не произносила ни слова. Ее внимание сосредоточилось на том, что осталось за каменными стенами тюрьмы. Она пыталась представить себе белый песок, сверкающий на солнце, подгоняемые легким ветерком пенные барашки волн, разбивающихся о берег. Она думала о Кордеро, вспоминала, как впервые увидела его в день их венчания, совершенно пьяного. Представляла, как он, опустившись на колени, обнимал детей Алекса, прощаясь с ними. Кордеро в ту штормовую ночь, когда он впервые сжимал ее в своих объятиях. Кордеро, держащий на руках ребенка Бобо, радующийся, что малыша удалось спасти. Кордеро, обнаженным плывущий по морским волнам.
