– Я просил не напирать на меня так сильно, – проворчал Фостер, с трудом поднимаясь и протягивая руку Эдварду.
– А мне казалось, что у тебя хватит здравого смысла убедиться сначала, что дверь заперта, – парировал Эдвард.
Корд откашлялся, и приятели вспомнили вдруг, где они находятся.
– Извините, сэр. Мы только хотели посмотреть понравился ли мисс Селин жемчуг. – Фостер обладал великим даром принимать виноватый вид.
– В следующий раз, пожалуйста, стучите. – Корд повернулся к Селин. – Хорошо бы здесь добиться возможности иногда уединяться.
Слугам не удалось ретироваться достаточно быстро: они натыкались друг на друга, пытаясь одновременно протиснуться в дверь, и в конце концов убежали, оставив ее открытой настежь.
– Думаю, мы должны сойти вниз. Гости вот-вот начнут собираться. – Корд предложил ей руку.
– Я должна поблагодарить твоего отца за жемчуг, – сказала Селин, легко опираясь на согнутый локоть мужа. Слегка пожав его руку, она улыбнулась, зная, что ее глаза говорят о том, что чувствует ее сердце. И она надеялась, что он понял это.
Заглянув в сияющее, обращенное к нему лицо, Корд готов был захлопнуть дверь, запереть ее на все замки и выбросить прочь все ключи. Одного ее взгляда было достаточно, чтобы он полностью потерял разум и думал только об одном. Под молочно-белым жемчугом, который, казалось, источал мерцающий лунный свет, вздымались и опадали при каждом вдохе упругие, соблазнительные груди. Он хотел бы целовать всю ее, но понимал: стоит начать – и он уже ни за что не захочет спуститься вниз к гостям.
Корд твердо решил, что сегодня же вечером переберется снова в свою комнату и не будет больше спать один. Даже если у Селин нет пока сил ни на что, кроме нежных объятий, в которых он проведет всю ночь.
Они вышли из комнаты и направились в гостиную, каблуки его парадных башмаков весело перестукивались с каблучками ее туфелек. Спускаясь по лестнице навстречу гостям, Корд глубоко вздохнул. Можно было подумать, что в груди у него стучит молоток сумасшедшего плотника, а не сердце. Корд наклонился к Селин, почти коснувшись губами ее уха, и прошептал:
– Я люблю тебя, Селин.
Эти слова вырвались раньше, чем он сообразил, что именно говорит.
Признание настолько поразило Селин, что она едва не упала. Корд подхватил ее и прижал к себе. Так они и замерли прямо посреди широкой лестницы.
– Повтори, – прошептала она, почти касаясь губ, которые оказались вдруг совсем рядом.
– Зануда… – Он помедлил секунду, но снова произнес слова, которых она так долго ждала: – Я тебя люблю.
– Поцелуй меня. – Селин приподнялась на цыпочки, опасно балансируя на краю ступеньки, уверенная, что он никогда не позволит ей упасть.
– Ты не перестанешь изводить меня, женушка.
– Тогда сделай, что я прошу, муженек.
И он сделал это с решимостью и страстью, которые давно искали выхода. Корд упивался сладостью ее губ, ощущением ее близости, жасминовым ароматом ее волос. Он полностью отдался этому поцелую, не боясь, что она вдруг обманет его доверие и снова украдет кусочек его воспоминаний.
И она с радостью ответила на его поцелуй, в восторге оттого, что он наконец принял любовь, которую она хотела ему отдать, и, больше того, преподнес ей бесценный дар – свою любовь.
Корд успел украсть еще один быстрый поцелуй в губы и чмокнуть жену в щечку, когда вокруг разразился гром аплодисментов и смех. Селин уткнулась лицом в пышное жабо его белой рубашки, а Корд обнял ее и приветствовал собравшихся у подножия лестницы.
Ада и Говард Уэллс стояли рядышком, отличаясь друг от друга как день и ночь: она – пухленькая, словно сдобная булочка, он – тощий, как бобовый стебель. Две пары, принявшие их приглашение и приехавшие в гости, вовсе не оскорбились тем, что хозяева дома решились так откровенно проявить свои чувства. Эдвард и Фостер держали подносы с шампанским, сияя так, словно происходящее – исключительно их заслуга.
– Мы должны спуститься, сейчас начнется музыка, – сказал Корд, легко отстраняя Селин.
Она громко вздохнула:
– Ты заставил меня забыться.
– Ты, честно говоря, заставила меня забыть вообще обо всем на свете, кроме того, что важнее всего, Селин.
