Наконец я вывернулся из сильных; рук и обомлел: передо мной стоял, улыбаясь, Владимир Ильич, а несколько в стороне — Надежда Константиновна и Мария Ильинична. Они совершали утреннюю прогулку по Кремлю. Заметив мою растерянность, Ленин подбодрил:
— Так и не угадали, кто на вас покушался.
Я никогда не видел Ленина хмурым, суровым или скучным. Он всегда был весел и жизнерадостен…
В дымных сумерках уже замаячили редкие огоньки далекого города.
* * *
Между тем банда Чанукова продолжала совершать набеги на мирные селения и аулы, грабила и убивала проезжих. На поимку её высылались отряды ЧОН и милиция, но Чануков, всегда кем-то предупреждённый, уходил в горы.
И вот тогда-то Иван Максимыч придумал одну хитрость: он сбрил свои знаменитые табачные усы и стал сразу неузнаваем — круглолиц и моложав. Аскольда поставил на конюшню и пересел на гнедую кобылу из эскадрона. По донесениям разведки, Чанукова в ближайшие дни ожидали в одном из предгорных аулов на свадьбу. Наутро наш эскадрон выехал по направлению к аулу на полевые занятия. Командный состав сменил пограничную форму на обыкновенную, красноармейскую. Бойцы получили строгий наказ — распространять среди населения слух, что часть прибыла на учения из-под Ростова.
В поле разбили палатки и приступили к двусторонним учениям. На стогах сена были установлены телефоны, и наши разведчики несли неусыпное наблюдение за дорогами, ведущими к аулу. По ряду признаков можно было догадаться, что в аул ожидаются знатные гости: туда пригнали баранов, над саклями вился сизый кизячный дымок.
Бойцы по первому сигналу были готовы схватиться за оружие. Состояние у всех было напряжённое, хотя внешне и виду не подавали — пели песни, плясали, играли в чехарду. В общем часть демонстрировала свою полную «беспечность».
Иван Максимыч, как обыкновенный рядовой телефонист, лежал с нами на копне.
Я зарисовывал в походный альбомчик дальние горы, портреты товарищей, а Иван Максимыч, надвинув от солнца на глаза широкий козырек фуражки и не сводя глаз с дороги, рассказывал о Ленине.
— На мой вопрос, откуда он узнал о существовании нашего партизанского отряда, — вспоминал Иван Максимыч, — Ильич улыбнулся, взял меня за локоть и подвёл к карте России, утыканной красными и синими флажками. Он взял флажок с обозначением нашего отряда и перенес его из точки «Тверь» в точку «Московский Кремль». И, лукаво поглядев на меня, сказал: «Вчера завтракали в Твери, а сегодня уже завтракаем в Москве. Вот, батенька, как быстро мы перекочевываем с места на место. Вчера вы прощались с тверскими девушками, а сегодня уже малиновым звоном своих шпор будете покорять сердца москвичек». Ильич весело рассмеялся. «Военным не скучно живётся, всё время новая обстановка, новые знакомства. Говорят, что военных девушки очень любят. Да оно и понятно, глядишь на вас и завидуешь вашей молодости, энергии, красоте вашей жизни. Сразу чувствуются лихие командиры. Народ гордится вашим мужеством и отвагой».
Последние слова Иван Максимыч не без умысла произнёс погромче, зная, что под копной его слушают связные.
— Расскажу напоследок ещё один характерный эпизод, — заметил он, поглядывая на небо, где начинали собираться пухлые предгрозовые облака. — В одно из посещений наших казарм Ленин заинтересовался георгиевскими кавалерами — в каких боях и за какой подвиг они удостоены награды. Каждый с гордостью рассказывал ему о своих ратных подвигах. Ленин выразил свое уважение всем георгиевским кавалерам.
Один наш боец, сибиряк Белостоцкий, высоченный такой, спрашивает:
— Товарищ Ленин, вот у нас портрет тут висит — Карл Маркс. Кто он — большой ученый или святой какой? Уж больно вид у него благородный.
Ильич дружелюбно похлопал Белостоцкого по плечу:
— Вы правы, товарищ Белостоцкий, это действительно большой, святой человек для рабочих и крестьян. Карл Маркс посвятил всю свою жизнь мировому пролетариату. Он основоположник научного коммунизма…
С четверть часа рассказывал нам Ленин о Марксе, о том, как ещё в гимназии начал изучать его труды и как всегда в трудные моменты обращается к нему за советом.
