Иван Максимыч получил боевое задание — во что бы то ни стало поймать Чанукова, а банду уничтожить.
Однако Чануков ускользал из рук — у него отлично работали осведомители. Любой мальчишка сразу узнавал Ивана Максимыча по его рыжим усам и знаменитому коню.
Вот и сегодня напрасно мы проскакали до самых гор. Ущелье, куда скрылась банда, уже затянуло густым зелёным туманом. Полуголодные кони заметно пристали. Бойцы возвращались домой угрюмые, без песен. Белёсый пепел сожжённой кукурузы, с чёрными подпалинами сухой травы, застилал безжизненную лощину. Эту кукурузу красноармейцы посеяли на воскресниках. Наш эскадрон добровольно взял на содержание семьдесят голодающих детей- татарчат, привезенных из-за Волги. Под приют отвели здание бывшего атаманского особняка. Голые, худые, черноглазые ребятишки спали прямо на полу, на огромном мохнатом ковре, снятом со стены в мечети. Одеть их было не во что.
Бандиты сожгли кукурузу, засеянную для этих детей. Иван Максимыч молча ехал вдоль сожжённого поля, задумчиво сбивая плетью почернелые головки дикого татарника. И, видно желая хоть на время отвлечься от своих невесёлых дум, обратился ко мне:
— Ну как, Снегирёв, дела, как подвигается твоя картина?
Иван Максимыч много внимания уделял нашей красноармейской самодеятельности. Ему самому не пришлось в юности учиться. Он собрал в клубе замечательную библиотеку. Духовой оркестр дивизиона славился на весь город. Наш драматический кружок ставил пьесы Чехова и Островского.
Я занимался в художественной студии и уже начал готовить эскизы большой картины — Ильич в кругу красноармейцев. Но Ленина в жизни я не видел, снимки его в печати появлялись редко, не четкие — газеты выпускались на серой бумаге, и поэтому Ивана Максимыча я всегда слушал с жадностью: он-то с Ильичём встречался запросто. А мне хотелось знать о Ленине всё, увидеть каждую его черточку, какие у него глаза, манеры, выражение лица, цвет волос, походка. Зная об этом, Иван Максймыч раза два рассказывал нам о своих встречах с Ильичём, о том, как Ленин мечтал преобразовать старую жизнь и дать счастье всем людям на земле.
— А в чём счастье человека? — спрашивал Иван Максимыч. — В свободном труде. При коммунизме все люди на земле будут образованными и развитыми. Вот уничтожим последних бандитов и тогда, Снегирёв, пошлём тебя в Москву, в академию. Станешь ты знаменитым художником и зарисуешь всю нашу жизнь и борьбу за будущее общество.
И Иван Максимыч снова заговорил о Ленине.
— Первый раз с глазу на глаз мне пришлось повидаться и говорить с Ильичём на следующий день по прибытии нашего отряда в Москву. Владимир Ильич пригласил меня к себе. Когда я вошел в кабинет и громко представился, он стоял возле окна и глядел на Кремлёвскую площадь. Обернувшись на голос, Ильич пошел ко мне навстречу и, поздоровавшись за руку, пригласил присесть. А сам сел напротив…
И, вспоминая о встрече, Иван Максимыч деловито сдвинул свою синюю фуражку с крутого лба на затылок.
«Как устроились люди, как у них с питанием? — первым долгом осведомился Ильич. — Не нуждаются ли они в чем-нибудь?»
Я, конечно, доложил, что мы, «серая скотинка», никогда и мечтать не могли жить в таких роскошных хоромах. На это Ильич возразил, что раньше в этих дворцах, созданных руками рабочих и крестьян, жили цари да их челядь, а сейчас наша армия не «серая скотинка», а свободная, революционная армия — краса и гордость народа. Кому ж и жить здесь!
Верхушки гор уже погасли, лёгкий ветерок потянул из ущелья. Кони шли рядом, мотая головами. Иван Максимыч покачивался в седле, отдыхая, задумчивая улыбка раздвигала его пушистые рыжие усы.
— Ильич всегда бывал в хорошем настроении, с бойцами обычно подшучивал. Однажды апрельским утром я стоял со своими командирами на Дворцовой площади. Шли строевые занятия. И вдруг кто-то сзади закрыл мне глаза большими мягкими ладонями. По размеру и силе рук мне показалось, что надо мной решил подшутить мой приятель Панюшкин. «Лукич, брось шутить!» Я стал выкручиваться.
Стоявшие со мной командиры засмеялись:
— Не пускайте, не пускайте, пусть догадается сам!
