– Конечно же нет, – неубедительно ответил Лазло. – Какой маньяк стал бы архивировать расписки в свой выходной?
– Тогда что ты делаешь?
Он пожал плечами:
– Стюард нашел в подвале старую коробку со счетами. Я просто просматриваю их.
– Поразительная трата молодости! Сколько тебе уже? Восемнадцать?
– Двадцать, – напомнил ему Лазло, хотя, по правде, и сам точно не знал, поскольку выбрал день рождения наугад, когда был мальчишкой. – И вы потратили свою молодость не лучше.
– Вот и не бери дурной пример! Только взгляни на меня. – Лазло посмотрел. Перед ним стоял обмякший, сгорбленный мужчина с пушком на голове, с бородой и бровями, разросшимися до такой степени, что сквозь них был виден только маленький острый нос и круглые очки. Лазло подумал, что он похож на совенка, выпавшего из гнезда. – Хочешь закончить свои дни полуслепым троглодитом, ковыляющим по недрам библиотеки? – требовательно поинтересовался старик. – Выйди на улицу, Стрэндж! Подыши свежим воздухом, посмотри на мир. Морщинки должны появляться от прищуренных взглядов на горизонт, а не от чтения при тусклом свете.
– Что еще за горизонт? – спросил Лазло с каменным лицом. – Вы имеете в виду конец прохода между полками?
– Нет, – покачал головой мастер Гирроккин. – Ни в коем случае.
Юноша улыбнулся и вернул свое внимание к квитанциям. Что ж, это слово даже у него ассоциировалось со скукой. На самом деле это были старые грузовые манифесты, что звучало несколько более захватывающе, еще с тех незапамятных времен, когда дворец считался королевской резиденцией и товары стекались со всех уголков света. Он их не архивировал. Просто просматривал в поисках верных признаков претенциозности одного исключительно редкого алфавита. На каком-то уровне подсознания он всегда искал намеки на Невиданный город – так он предпочитал его называть, поскольку «Плач» до сих пор вызывал привкус слез.
– Я уйду через пару минут, – заверил он мастера Гирроккина.
Возможно, со стороны так не казалось, но Лазло принял его слова близко к сердцу. Он не испытывал желания заканчивать свои дни в библиотеке – полуслепым или зрячим – и питал большие надежды, что заработает морщинки от наблюдений за горизонтом.
Тем не менее горизонт, на который он хотел бы смотреть, находился очень-очень далеко.
А также, к несчастью, был под запретом.
Мастер Гирроккин махнул рукой на окно:
– Надеюсь, ты хотя бы осознаешь, что на дворе лето? – Когда Лазло не ответил, старик добавил: – Большой оранжевый шар в небе, платья с глубоким декольте у прекрасного пола. Ничего не напоминает? – И снова молчание. – Стрэндж!
– А? – Лазло поднял глаза. Он не слышал ни слова. Юноша нашел что искал – связку счетов из Невиданного города, – и это полностью поглотило его внимание.
Старый библиотекарь театрально вздохнул.
– Поступай как знаешь, – произнес он с нотками обреченности и смирения. – Но подумай об этом. Книги, может, и бессмертны, но мы – нет. Однажды утром ты спустишься в хранилище молодым, а выйдешь оттуда стариком с длинной бородой, который ни разу не писал стихов девушке, встретившейся на катке в Эдере.
– Так вот где знакомятся с девушками? – полюбопытствовал Лазло, лишь отчасти шутя. – Что ж, река заледенеет еще не скоро. У меня полно времени, чтобы собраться с духом.
– Тьфу! Девушки тебе не какой-то зимний феномен. Иди сейчас! Набери цветов и найди ту, кому их подаришь. Все просто. Ищи добрые глаза и широкие бедра. Ты слышишь меня? Бедра, мой мальчик! Ты не жил по-настоящему, если не опускал свою головушку на круглые, мягкие…
К счастью, его прервал подошедший ученый.
Для Лазло знакомство и общение с девушками казалось чем-то столь же невообразимым, как смена цвета кожи, не говоря уж о том, чтобы опустить свою голову на круглые, мягкие… что бы это ни было. В аббатство и библиотеку вообще редко заглядывали особи женского пола, не то что юные, и даже имейся у него хоть малейшее представление, что им сказать, вряд ли многие девушки примут ухаживания бедного младшего библиотекаря с кривоватым носом и позорной фамилией Стрэндж.
Ученый ушел, и мастер Гирроккин продолжил читать лекцию:
