Творил перед черной дрягвой заклинания, уговаривая и увещевая кикимор, чтобы пропустили через болото безвредно. А как — то, сразу на другую ночь, наткнулся на водяного. Сидел тот, отквасив непомерное брюхо. Покачиваясь на высокой кочке и с любопытством взирал на них. Зеленая борода отродясь не чесана. В волосьях лягухи и пиявки приют нашли. Голая голова листом, как шапкой прикрыта. И круглыми глазами хлупает.
— Хлуп — хлуп.
Толстые губы шлепают, словно проглотить их собрался.
Страх!
Был бы один, непременно бы обмер. А раз не один, пришлось бодриться. А как не бодриться, если Ягодка подскуливает и за его спину прячется. И в саму трясину толкает. А вран над головой у водяного крыльями хлопает. У водяного руки хоть и тонкие, но хваткие. Растопырил лягушечьи пальцы и норовит птицу за ноги схватить. Брюхо туда — сюда по коленям катается, а в нем вода плещется, хлюпает.
Не вран, так давно бы уже загадками засыпал. Охоч он до них.
— Дедко, а дедко водяной. Пропусти, укажи, сделай милость. Дорогу. — Чинно проговорил Радогор. От страха и заговор — наговор забыл.
Кикимора хоть и скандальная, вздорная и норовистая, но, как не смотри на нее, женщина. И жалостлива же бывает по — женски. Случалось и сама из болота на твердую землю выводила. Этот же одичал в одиночестве. Не мыт, не стрижен, среди змей и лягух прозябая без человеческого слова. Куда же к людям с рыбьим хвостом выберешься?
— А я тебе на обратной дороге гостинец занесу.
Катится к нему, покачиваясь болотная кочка. Хлупает круглыми зелеными глазищами водяной и помалкивает.
Ворон на соседней кочке примостился и ждет, когда чудище болотное ближе подплывет. Дождался и гаркнул во все горло. Басовито и требовательно.
Водяной был не мало удивлен такой дерзостью. От неожиданности нижняя губа до колен отвесилась. Да и плюхнулся в воду. А по воде пузыри покатились. Радко терпеливо ждал, когда страшилище снова взгромоздится на кочку. Водяной вынырнул, длинной струей выдул воду из себя и на удивление легко и проворно прыгнул на нее, как на лавку сел.
— А не обманешь? Принесешь гостинец?
— Чем хочешь поклянусь. — Радогор даже для большей правдоподобности глаза выкатил.
— Ну, гляди мне. Не обмани. А то у меня суд короткий.
Не для него говорил, догадался Радогор. Для врана, который не спускал глаз с водяного.
У самого края болота вода до колен не достает. И Радко подстрелил, отбившегося от стада подсвинка. Подсвинок не заметил, как стрела в бок, чуть дальше левой лапы воткнулась. И пискнуть не успел, как умер. А Радко тут же, у болота, бережно вырезал стрелу, потом отрезал одно ухо и бросил, широко размахнувшись, в болото.
— Тебе, берегиня Кикимора!
Затем так же ровно отрезал и другое.
— А это тебе, дедко Водяной, за то, что мешать на м не стал, не путал след болотом.
Темная кровь брызнула на землю.
— А это тебе Отец — Бэр.
Перевязал, стянул петлей лапы и перебросил подсвинка через плечо, как плечевую суму. Ягодка не сводил с подсвинка глаз. А взгляд жалобный, умоляющий.
— От болота уйти надо. А то вдруг обидели, обнесли кого. — попытался урезонить его Радко.
И юный бэр смирился. Плелся рядом и бросал на добычу оценивающие взгляды, гадая и рассчитывая хватит ли ему перекусить. А ну, как мало достанется. Вран, это бэр знал наверняка, мясо мимо рта не пронесет.
Но остановился только тога, когда солнце свалилось за полдень. В лесу прохладно. Идешь и не устанешь. И времени не замечаешь. Поэтому и остановился, когда плач бэра слушать стало уже не было сил.
— Перекусим наскоро и снова в путь. — Предупредил он бэра, сбрасывая с плеч поклажу.
Надрезал тонкую шкурку по животу. Отвернул края на стороны и распахнул брюшину. Малец тут как тут. Готов с ногами, если бы получилось, туда залезть. Лаком до требухи. Вырезал нежную печень и теплое еще сердце, на остальное махнул рукой.
— Забирай.
Разрубил мясо на куски и уложил, прежде завернув мясо в широкие листья, в мешок.
Можно было не тратиться на слова. Бэр зажал тушку в зубах и скрылся за деревьями, чтобы в одиночестве насладиться долгожданной трапезой.
Порезал печень и сердце пластами и поделил поровну.
