Но Ягодка после перенесенных страданий и мучительного чувства голода остался равнодушным к его словам. А вран, потоптавшись на ветке, повернулся на его голос, взмахнул крыльями и пологими кругами начал забираться вверх.
— Вот и поговори с вами.
А вран все поднимался и поднимался, пока не превратился в крохотную точку.
— Хорошо еще, что есть с кем поговорить.
Ягодка ткнулся мордой в бедро.
— Потерпи.
Взгляд его, не отрываясь, следил за черной точкой.
И вдруг перед глазами все поплыло и поехало. И мир расплылся, превращаясь в черную, с прозеленью, равнину, ощетинившись верхушками деревьев.
А звезды плыли рядом. Казалось, вытяни руку и хватай их горстями и ссыпай в подол рубахи. А рядом никого. Бэр поскуливает далеко внизу, спрятавшись под густыми кронами И сам он тоже там, видится серым пятном рубахи. Да глаза диковинного зверя полыхают огнем на голове диковинного зверя рукояти его меча.
А взгляд бежит над дорогой, высматривая скачущих по ней, всадников. А дальше, за кромкой леса просторное городище. Спиной приткнулось к лесу, а лицом обратилось к реке. Река широкая, от берега до берега глаз еле достает. Бежит вольно, не торопясь, И берега, казалось, совсем на нее не давят.
Городище на пологом берегу пристроилось. А по всему берегу из высокой травы мостки выглядывают. И не те, на которых бабы белье полощут. Широкие. На таких не двое, и даже не четверо мужиков разминутся. А вдоль тех мостков лодки стоят. Высокие, вздернутые их носы звериными мордами на городище уставились. А в ночное небо чищеными до бела жердинами ощетинились. На их озере, которое волхв Вран озерцом звал, таких лодок сроду не видывали.
Другой же город обрывистый, крутой. Навис над рекой, будто любуется ее осанистой красой. А по круче горы клыками в небо вонзились. Радко дыхание затаил. Уж не во сне ли все это видит? Или наваждение навалилось?
До городища, подумалось, даже конному пути не меньше двух дней. И то если коней не жалеть и в стороны не сворачивать. К тем малым городкам, которые и днем сквозь деревья не угадаешь. Дорога же путанная, извилистая. Наткнется на овраг, по дну которого бежит, шурша песком, еле заметный ручеек. И вильнет, огибая его, в сторону. И тянется вдоль оврага, пока не нащупает ровную дорогу. И снова бежит дорога к городищу, пока не утонет в непролазной дрягве — болоте. А через дрягву не только конному, но и пешему не пройти, если не знаешь тайной тропы.
Но эти знают куда идут. В том городище и полон взять можно. И добычу ввозами вывезти. Выбрали поляну попросторнее, и от дороги подальше, чтобы лошадям дать дух перевести. Но костров не жгут. Сторожиться стали. Огонь в ночи даже в лесу далеко видно. А дым разносится и того дальше.
Наваждение ли, нет. Даже подумать не успел. А с глаз поляна схлынула и увидел, что стоит на том же месте, где и стоял. И Ягодка скулит и ногу мордой поддевает. И лапой его сапог скоблит. А сапоги ладные. На ногах ловко сидят. И на ходу не мешают. Со шнуровкой вдоль голяшки. Их еще дедко носил, а теперь ему донашивать. Оттолкнул его коленом. Но разве оттолкнешь такого? А ворон — птица уже на ветку мостится. И глядит на него вопрошающим блестящим взглядом. И будто спрашивает, все ли он, Радко то есть, разглядел, что увидеть хотел? Будь здесь старый волхв, он бы уж со всем сумел разобраться. А у него только холод по спине пробежал. И на лице холодный же пот выступил. Густой, липкий. И противный. Как ночью бывает, когда сон дурной увидишь. Или когда заговор не так скажешь. Или с мысли собьешься ненароком. Так не было же ни заговора. Даже малого заклинания говорить не думал. Словно чужим глазом все видел.
— Кра…
Вран, вытягивая шею, кивнул головой.
«Ин ладно. Явь ли, наваждение, день то покажет». — Успокаивая себя, прошептал он, доставая из котомки то, что в ней еще оставалось. Отрезал кусок мяса ворону, порубил его ножом на кусочки и выложил на траву подле себя.
— Тебе, мудрый вран. — Позвал он птицу.
Бэр хрюкнул и потянулся к мясу мордой. Оттолкнул его бесцеремонно рукой.
— Тебе тоже осталось. — Усовестил он его, выкладывая кусок побольше. — Обожрешься.
