— Да. Разве на татами ты этого ещё не понял?
— Когда нас привлекают в стаю, то берут обычно в паре. Так мы особенно эффективны в бою, — пояснила Ле. — До мечницы нам далеко, но нечеловеческая сила и скорость, плюс, способность без электроники стремительно ориентироваться в быстро меняющейся боевой обстановке, серьёзно повышает эффективность работы стаи. Обычно мы работаем либо в сверхтяжёлой броне, как танки, либо вообще без брони с тяжёлым оружием — для обеспечения максимальной огневой мощи в сочетании со сверхмобильностью. Так тебе понятней, мечник?
— Ле, я не настолько боевик, чтобы не понимать ничего другого. Ваша ласка для меня многое сказала. В рукопашке я также ищу не самоцель, а способ единения с миром, постижения себя. Вы неверно оцениваете мои личностные особенности, дамы.
— Разве бой может быть способом постижения себя? — Ле была заинтригована. Её сестра даже приостановила игру, чтобы дать мне лучше собраться с мыслями для ответа.
— Это сложно описать словами. Это особое состояние души, сознания, к которому ведёт совершенствование тела. Как попал в Республику, для меня вектор сместился с боевых искусств к фламберу. Теперь он даёт погружение в себя, отрешённость от реальности, возможность смотреть в суть вещей.
— Нам фламбер недоступен, — грустно изрекла Ри. — А боевые искусства мы просто воспроизводим. В нашем понимании они…
— Не искусства, — подсказал я.
— Да. Ты прав. Не искусства, а лишь система движений, обеспечивающая совершенствование физического тела и победу в бою.
— Почему ты остановился? — вдруг перебила Ле.
Внятного ответа не было. Обижать девочку тоже не хотелось. Поэтому я поспешил вернуться к прерванным ласкам. Через пару минут, когда я завершил изучать торс и перешёл в район плеча и шейки, девочка неожиданно внесла уточнение.
— Можешь использовать губы. Так будет лучше. И тебе и мне, — хрипловатым, чуть грудным голосом предложила кровная сестра моей валькирии.
Спорить с ней было глупо, так что всю её шею и ушки я изучал, покрывая их поцелуями. Потом не удержался и вернулся к тяжёлым налитым полукружиям грудей. Долго и с оттяжкой играл с сосками, немного помогая себе ладонями. Дыхание девочки сбилось, стало хриплым. Она вцепилась мне в волосы, а при попытке прерваться что-то неразборчиво прорычала, чуть ли не силой заставив вернуться «на исходную». Успокоилась Ле, только когда я погрузил свои пальцы в её лоно и несколько минут самозабвенно ласкал, заставив девочку несколько раз выгнуться в особенно остром спазме удовольствия. Только после этого она позволила прервать ласки.
— Извини, Ле, что посчитал тебя не пойми чем при нашей первой встрече, — я смотрел в глаза женщине. Наши ладони плотно переплелись пальцами, а сзади ещё и Ри добавляла остроты своим подбородком и вновь пришедшими в движение ладошками на торсе. — Ты более женственна, чем многие натуральнорожденные.
— Спасибо, Леон. Я, кажется, начала понимать, что в твоём представлении означает «подружиться» и «познакомиться поближе». Чувствую, общение с тобой откроет для нас с сестрой целый новый мир интересных ощущений.
— Сестра, ты хочешь пересмотреть вводные? — недоверчивый голос Ри резанул серьёзностью.
— А что там пересматривать, если их объёмы на тридцать семь процентов пересекаются, а ещё в сорока двух процентах объёма противоречат друг другу? Предлагаю оставить самую очевидную — «счастье кровной сестры», — а остальные перевести на второй уровень приоритета. Остальное можно доработать в составе алгоритма поведения, обеспечивающего выполнение этой вводной. Сейчас мне мыслятся следующие аксиомы такого поведения: «не вмешиваться, если кровная сестра счастлива без вмешательства», «изучать реакции объекта», «не использовать имплант без согласования с объектом и кровной сестрой» и «совершенствовать собственный алгоритм поведения, восприятия и чувственности, максимально подстраиваясь под алгоритмы объекта и сестры».
— В этом что-то есть… — протянула Ри. — Ты исходишь из того, что кровная и так максимально счастлива и нам нужно изучить это её состояние и состояние объекта, чтобы в случае необходимости откатить ситуацию на исходную.
