С такими тяжёлыми думами Энни Гиннес ступил на гравитационную дорожку своей скоростной яхты, до того преодолев несколько километров на атмосферном катере. Странно, но в этот раз мужчина не испытал привычного уже чувства свободы от ощущения палубы юркого кораблика под ногами. С тяжёлым чувством он поднялся в рубку управления, отдал необходимые распоряжения, и собирался уже было направиться в каюту, но в последний момент задержался взглядом на лице своего капитана. Бывший флотский офицер понял советника с одного взгляда.
— Всё настолько серьёзно? — больше констатировал, чем спросил флотский.
— Более чем. Мне угрожали расправой в космосе, — не стал ходить вокруг да около Энни Гиннес, а потом, подумав, счёл необходимым добавить. — Если боишься, я не держу. Как-нибудь доведу яхту до точки.
— Нет, Энни, я не боюсь. Настоящий капитан космофлота сочтёт за честь погибнуть на мостике своего корабля. Пусть это ни разу не военный борт, но всё же…
— Это действительно не военный борт, а я — не мифическая Родина, капитан.
— Вы представляете нашу систему, нашу малую родину. Я такой же ваш избиратель, как и прочие. Да и, в конце концов, вы не вправе выбирать за меня, как именно мне погибать. Не находите, господин советник? — слова седого космического волка сквозили иронией.
— Да уж… — только и смог выдавить парламентарий. — Так шли бы обратно в космофлот с таким-то настроем. Там сейчас не хватает идейных офицеров.
— Идейных офицеров не хватает, прежде всего, там, где принимают кадровые вопросы, советник. Одни торгаши остались. Платить же за то, чтобы тебя в первой же волне отправили на убой… Глупо. Пришла пора им ответить за свою продажную суть. Я же отвечу за свою… суть. Сам. Без них… Ладно, Энни, мне пора приступать к исполнению своих непосредственных обязанностей.
Тяжело вздохнув, советник отправился в каюту. Засыпая, он долго думал над словами своего капитана. Этот космический волк, прошедший через горнило многих войн, был вышвырнут в своё время из космофлота за излишнюю строптивость. Странно это, конечно. Сам он не ощущал особой строптивости капитана. Да, принципиален. Порой до зубовного скрежета. Но ещё ни разу его принципиальность не приносила вред, скорее, помогала самодисциплине самого высокопоставленного нанимателя. Видя перед глазами подобный пример, он вынужден был сам тянуться и становиться чуточку лучше. А уж сколько раз жизненная философия капитана помогала ему составлять пламенные речи… Хмыкнув и почему-то окончательно успокоившись, Энни забылся тяжёлым сном без сновидений.
Проснулся он от тряски. «Откуда в космосе тряска?» — было его первой мыслью. Потом советник вспомнил последний разговор с капитаном и сразу догадался, откуда ветер дует. На них напали. Что и требовалось доказать. Странно, но внутри не было паники, не было возмущения — одна только опустошённость. По крайней мере, он до последнего был верен интересам своих избирателей. Эта мысль успокаивала, и даже немного бодрила. Она словно обволакивала его сознание, отсекая всякие панические мысли. Капитан прав. Если он погибнет на боевом посту, то и он, советник, погибнет в некотором смысле на боевом посту. По крайней мере, так и не сойдя с собственных идейных позиций, не отрёкшись от интересов своих соотечественников. Он неожиданно понял, что уже противопоставляет в мыслях выходцев из родной звёздной системы всей прочей Литании. Встав с кровати, Энни поклялся себе, что если выживет, сделает всё возможное, чтобы пути эти разошлись на самом деле. Как минимум, пока центральная власть не одумается.
Пока Энни Гиннес шёл до мостика, корабль ещё пару раз ощутимо тряхнуло, но, что странно, в коридоре даже освещение было обычным, а не тревожным. Зато на мостике хватало тревожных цветов. Добрая половина голограмм отливала алым. Капитан сначала также проигнорировал появление в сердце корабля своего нанимателя, но вскоре отвлёкся от гроздьев развешанных вокруг управляющего кокона голограмм и обернулся к Энни Гиннесу.
— Советник, рад вас видеть в добром здравии. Вы были правы. Они напали.
— Так почему мы до сих пор ещё живы? — парламентарий выглядел удивлённым.
