— Так, сели, оба, — внешне мягко, тягуче, а по сути жёстко и бескомпромиссно проворковала валькирия, не встретившая понимания своему невинному предложению. Мы сели, и даже немного успокоились. Только бросали на женщину вопрошающие взгляды. Тогда она продолжила. — Вы много говорите. Порой красивые вещи, порой — откровенные глупости. Не перебивай Фри, я сейчас говорю как Высшая валькирия. Успокоилась? Ну и славно. Мой мальчик всё понял быстрей тебя, поэтому сидит и помалкивает. Знает меня. Так вот, у вас ровно по одному реальному аргументу, которые никто из вас не приводит в открытую, но которые подразумеваются в каждом вашем слове. Твой аргумент, Фри: сёстры хотят мести; хотят сделать из полковника овощ, взрастив его на грядке наших пыточных застенков. Кто там тебя послал? Тина? Ведьма? Группа её Высших? Не суть важно. Важно, что всё сводится к банальной мести. Леон. Твой аргумент таков: полковник должен красиво умереть, чтобы лечь в фундамент сопротивления по всему Сектору. Это часть идейной борьбы за души и умы сочувствующих. Даже при частичном успехе этой борьбы, мы уменьшим потери среди дочерей Республики на самом сложном этапе — этапе принудительной Экспансии. Ты ведь умная девочка, Старшая. Какой из двух аргументов служит целям Экспансии?
Холодная капитанша не ответила. Она подхватила со стола бокал, наполнила его вином и одним глотком осушила. Тряхнула гривой непослушных медных волос, которые красиво разметались от этого жеста, разбрызгивая по помещению блики мягкого света. Льдисто зыркнула взглядом мне в самые глаза, промораживая насквозь, заставляя непроизвольно вздрагивать от внутреннего дискомфорта. С этой женщиной были бессильны все мои поля. Боюсь, даже пелена не взяла бы её — слишком несгибаемый стержень воли скрывался под изящными формами её лица и тела. Но Старшая дальней разведки никогда не была дурой. Напротив, она привыкла анализировать и думать, это составляло основу её существования в качестве капитана разведывательного фрегата. И сейчас она отчётливо понимала, насколько права Высшая. А Высшая понимала, что она всё понимает и просто не может перешагнуть через столь весомые аргументы. Интересы Экспансии. Удар ниже пояса. Фрина выдержала этот удар, а в следующее мгновение, как ни в чём не бывало, плюхнулась в кресло, закинула ногу на ногу и принялась лакать вино, изредка постреливая в меня внешне безразличным взглядом своих выразительных серых глаз.
— Здорово вы тут спелись, — разрядила повисшую паузу капитанша. — Хорошего мальчика ты воспитала, Высшая. Ещё немного, и он начнёт в споре вот так же, как ты, размазывать даже опытную орденку или ласточку. Хотя… ещё несколько отличительных знаков, и никто не посмеет проигнорировать его слово только из-за того, что он — мужчина.
— Спасибо Фри. Из твоих уст это звучит просто запредельной похвалой, — улыбнулась валькирия. Она была довольна, и не преминула мне это продемонстрировать: обещающий взгляд и невзначай вылезший коготок, прошедшийся по бедру возлюбленной, были весьма красноречивы.
— А теперь рассказывай, — обращённый на меня льдистый взгляд ощутимо потеплел, в нём прорезались нотки любопытства.
— Что именно? — я откинулся на спинку кресла, пытаясь собраться с мыслями.
— Всё. Ваши планы, и как вы к ним пришли… — Фрина несколько секунд помолчала, даже глаза опустила долу. Когда она подняла их вновь, на меня смотрела почти обычная девчонка, с нотками извинения и просьбы во взоре. — Пойми, Леон, мне ещё перед девочками отчитываться. Тина, если ей не привести убойные аргументы, сама тебя потом затрахает. Когтями на лоскуты порвёт. Не посмотрит, что именно ты её вытащил из лап разведки.
— Спасибо за откровенность, Фри, — тяжело вздохнул, признавая существенность её доводов.
— Не за что, милый. Я просто к тебе неровно дышу с нашей самой первой встречи. Другая на моём месте уже давно бы рвала твой имплант, а я, как дура, пытаюсь объясниться.
— Ты не дура, девочка. Я тебя очень сильно уважаю. Знаю, чего ты стоишь, как капитан и как женщина, поэтому уважаю. А то, что я мужчина… Ты же сама прекрасно понимаешь, что я уже завоевал право иметь своё мнение. Это ведь моя операция. И никто, кроме меня, её в существующем виде не потянет. Она слишком далеко зашла. Оттуда этого просто не видно… — я смотрел в глаза холодной капитанше, и в моих глазах горел огонь разлившихся в сердце чувств. — Ты их не видела, Фри — моих птенцов. Они выросли, оперились, почувствовали силу и смысл. Понимаешь?
