Испанцы теснее сгрудились вокруг своего предводителя, также получившего несколько порезов, но еще живого.
К концу третьего дня из десятка носильщиков, отряженных на доставку гака, в живых осталось только трое. Тяжелая установка полетела в трясину, следом последовало все то, что, по мнению солдат, не заслуживало внимания: инициатор, таблицы настоек, короба подзарядок. Конкистадоры упорно волокли лишь золото и вождя. До корабля дошли чуть больше полусотни.
На пути в Пуэрто-Рико раненый губернатор очнулся и потребовал к себе захваченную установку. Когда же узнал, что она осталась в джунглях, долго бесновался, а затем… разразился коротким смехом… предсмертным хохотом обманутого.
Сил на то, чтобы второй раз добыть «купель вечной молодости», у поселенцев не осталось. А вытребовать их с материка стало некому.
Когда корабль с захватчиками взял курс на острова, к замершему на обрыве воину-ящерице, капилару Храма, подошли старейшины семинолов. Все как один – белокожие и черноглазые.
– Злые люди ушли, почтенный Кору. Почему ты требуешь, чтобы мы бежали, бросив народы, протянувшие нам руку помощи?
– Потому что они вернуться.
– Но мы снова сможем прогнать их. Капилар вспыхнул:
– Нет! Он обернулся и всмотрелся в лица окруживших его людей.
– Мы не можем платить жизнями нашего народа! Мы сожжем Маноа и уйдем в Сагене, на север.
– А если они достанут нас и там?
– Тогда еще дальше – к океану льда. Потом через него, в земли за океаном. Если надо мы обойдем Ойкумену, но больше не будем бесцельно подставлять свои головы под шеи прирученных. Старейшины переглянулись:
– А чьи головы мы будем подставлять? Кто защитит нас?
Кору пнул ногой тело мертвого солдата, оставленного в спешке бегства и ухмыльнулся:
– Они…
Владимир Петрович Коваленко вышел на пенсию три года назад. Очередная чистка рядов, затеянная новым начальством, прошлась по «проверенным кадрам», отправляя в отставку всех, в ком пришедший патрон не был уверен. Коснулась она и Владимира Петровича.
Коваленко недовольно заерзал задом в неудобном кресле «разъездных» Жигулей. Сменщик запаздывал.
И, главное, мог бы и сам уже на покой податься! Три квартиры в Москве давали отставному комитетчику приличный ежемесячный прибавок к пенсии, на даче заканчивали отделку бассейна, дочь удачно вышла замуж, младшенький выпустился из МГУ. Казалось бы – уймись, заляг! Раз в неделю на рыбалку, по субботам – баня… Но душа требовала другого. И Коваленко пошел в ЧОП, частное охранное предприятие.
Он всматривался в темноту замызганного подъезда. Заказ, полученный агентством, был прост: в город вернулся должник, надо его вычислить, зафиксировать, передать людям заказчика. Плевое дело. Только не нравилось оно Владимиру Петровичу.
Вчера он снова прошелся по соседям, поболтал по душам с участковым, и упрочился в первоначальном ощущении – не тянет «клиент» на злостного неплательщика. Зато в качестве фотографа вполне может оказаться любителем шантажистом. Нынче много таких дилетантов клюет на «быстрые» деньги.
Коваленко потянулся. Отвык уже от таких дел. А ведь когда-то мог по двое-трое суток вести «цель». Сменщик запаздывал уже совсем неприлично.
Старый филер поерзал, еще раз взглянул на фото, переданное заказчиком, отхлебнул зеленого чая из термоса. И насторожился.
В подъезд дома упругой походкой вошла парочка, в которой опыт оперативника безошибочно опознал конкурентов.
Петрович бросил взгляд на маленький китайский мониторчик. Видеокамера, врезанная в неработающий патрон лампы на этаже, часто рябила, но в этот раз картинка не подвела: люди позвонили в нужную квартиру.
Открывшую тетку, то ли племянницу то ли сестру «клиента», успокоили невидимой ксивой-удостоверением, прошли вовнутрь.
Коваленко покрутил настройку звука. В квартиру камеру не устанавливали – только пару микрофонов.
Из динамика послышалось пыхтение, шум падающего тела и удовлетворенный голос одного из налетчиков. Говорили на незнакомом языке, похожем на болгарский или румынский. Петрович с опозданием включил запись разговора. Сбоку открылась дверка – подоспел сменщик. От шума Коваленко вздрогнул.
