На следующий день после ввода войск в Баку я зашел к председателю Совета министров Азербайджанской ССР Аязу Муталибову. Сидит в своем кабинете и плачет. Весь в слезах. Спрашиваю: «Не верите, что наведем порядок?» — «Мне жалко, что столько людей погибло». — «А сколько погибло?» — «Больше ста человек». Действительно, на горе, где раньше стоял памятник Кирову, вырыли сто десять могил. А похоронили сорок девять человек… На этом эпизоде я еще раз убедился, что в политике нет ничего святого. Дело в том, что накануне ввода войск в полуторамиллионном Баку две недели, пока продолжались армянские погромы и митинги, было не до похорон. Естественно, оказалось много непогребенных тел, которые потом представили жертвами. Просто и цинично.
На волне эмоций кто-то, возможно, и поверил. Сторонников у Народного фронта Азербайджана тоже было немало. Но многие все понимали и откровенно выжидали, чем дело кончится. Вспомнить хотя бы историю с массовым выходом бакинцев из КПСС: четыре человека несли через центральную площадь города простыню, и в нее, как в мешок, грудами летели партбилеты. Так вот, я потом попросил верных людей занести эту простыню ко мне в штаб. Стали разбираться — а там одни обложки, партбилетов насчитали не более десятка»[41].
Что касается общего положения вокруг Карабаха, то операция по вводу войск в Баку координировалась по срокам с развертыванием 60-й и 75-й мотострелковых дивизий вдоль границы с Ираном, вводом частей двух дивизий особого назначения внутренних войск (имени Дзержинского и «Дон-100») в НКАО. С воздуха эти части активно поддерживались многочисленными вертолетами как из состава ВВС СССР, так и из авиации ВВ и погранавиации. В Баку, Карабахе, Нахичевани, западных и южных районах Азербайджана был введен более жесткий режим ЧП: войска приступили к оперативным мероприятиям по изъятию оружия у населения. В ряде районов эти операции осуществлялись до конца февраля.
В создавшихся условиях военизированные формирования Комитета обороны НФА частично самораспустились, частично перешли на нелегальное положение, рассредоточившись в различных населенных пунктах Азербайджана.
Одновременно произошла резкая активизация армянской стороны, так как режим ЧП на Армению не распространялся. Увеличилось количество нападений на посты охранения железнодорожной магистрали Азербайджан — Нахичевань, осуществлялись обстрелы подвижного состава, подрывы полотна. Стоит сказать, что командование ВВ и СА старалось бороться с этим и провело ряд спецопераций против армянских боевиков. В частности, по некоторым данным, в ходе столкновений 27–28 мая в Ереване было убито более 20 боевиков группировки «Тигран Мец».
Ужесточение режима ЧП на территории НКАО в январе 1990 года привело к тому, что конфликт фактически был перенесен на приграничные территории. В марте армянские отряды совершили первую операцию против населенных пунктов Газахского района Азербайджана. В течение весны — лета количество боевых столкновений с применением градобойной артиллерии возросло на порядок, что привело к первым серьезным потерям среди населения, разрушениям объектов инфраструктуры, срыву сельскохозяйственных работ во всех семи приграничных районах Азербайджана, а также в Нахичеванской АССР.
Одновременно в так называемом Верхнем Карабахе в 1990 году велись вялотекущие боевые действия: армянские группы продолжали операции против населенных пунктов и коммуникаций в районах компактного проживания азербайджанской общины. В ответ азербайджанские боевики проводили «акции возмездия».
Вот, например, что вспоминал один из следователей, полковник Валерий Владимирович Шахов:
«В начале девяностых годов я был в командировке в Карабахе. Поступает сообщение — в горном азербайджанском селе застрелили одного старика. Он ветеран войны был, азербайджанец. Его из мелкашки убили в тот момент, когда он был высоко на дереве — сухие сучки ломал на дрова. Одна пуля попала в голову, другая в бок.
К тому времени из прокуратуры Степанакерта, где было больше армян, азербайджанцы ушли. Все начали голову ломать — кого послать. Азербайджанских милиционеров нет, посылать армянского — на верную смерть. Вот тут про меня, русского, и вспомнили. Тайно привели двух азербайджанцев — опера и судебного медика, — чтобы они меня сопровождали, и мы поехали.
