Далеко, впрочем, я на этой кобыле не уехал. Нечто раздирало мою душу на части: я отлично понимал, что умом действую по указке Дарвильи, но сердцем… Сердце отчаянно противилось этому и не желало следовать по начертанному другим пути.
Мессер был в городе — как обычно, навестил один из светских скрипториев. Его передвижения мы отслеживали, кстати, с его собственного ведома и согласия.
Когда меня проводили к нему, он сидел — нет, почти возлежал — в раскидистом кресле с томиком стихов или чего-то похожего. Тросточка лежала у его правой руки.
— Ты не говорил, что с Фрейей так быстро обернётся. Это что — часть той самой ловушки, в которую ты заманил нас обоих?
— Не горячитесь. Я о том не знал, — Дарвильи небрежно отстранил мою шпагу своим тонким посохом. — Но предполагал, что они это сделают рано или поздно. Перечеркнут вашу латынь, поставят вторую королевскую печать — в смысле «исправленному верить» — и пошлют в Шинуаз.
— Так что теперь?
— Если вы хотите, можно выслать вперед конного гонца или скорохода, а сами выедете позже.
— Твои протеже, по словам Эрмина, увели четверых лучших скакунов.
Отчего я сослался на него, если видел всё своими глазами?
— Так зачем их и останавливать? И без вас справятся как нельзя лучше. Тем более…
Он помедлил.
— Королевскую кобылу самых лучших кровей подседлывает и заезжает именно монсьёр ван Торминаль. И гарцует, сколько ему вздумается.
Когда до меня дошли его слова…
Во всей полноте.
— Вы домогались главных имен заговора? Держите. И, клянусь, я добыл их не на исповеди.
— Я должен видеть.
— Извольте. Сейчас же?
— Да. Но ты поедешь со мной.
— Разумеется. Я отвечаю и за свою правдивость, и за то, как её используют другие.
Мы спустились вниз из солярия библиотеки и сели в седло: его караковая кобыла стояла тут же у коновязи и вовсю ласкалась к моей гнедой.
И двинулись.
— Я не скажу, где они теперь. Что пользуются любым моментом — это да. Вся простая половина дворца об этом знает. Фу, вся эта…грязь, — он говорил чётко, ясно, но почти шёпотом.
Гнедая, не доходя до главных ворот, свернула в сторону — к калитке прямо напротив служб, которой пользовались только незнатные.
— Выдрессирована, — хмыкнул мессер.
Мы спешились.
— Полагаю всё же, что они в Красном Кабинете, как обычно в ваше отсутствие. Легально. Бумаги просматривают. Это ж не по двору рядком и ладком проехаться. Вы ведь им обоим разрешили — кроме наиважнейших, что в стальном шкафу?
Верно. То, что непосредственно касалось одного или другой, я часто оставлял на столе — в открытую.
Я кивнул охранникам, которые ошивались в некотором отдалении от моего рабочего места и пытались приветствовать меня грохотом алебард о пол. Хорошо, подумал я, тамбур звуков не пропускает — ни туда, ни оттуда. Хотел отпереть своим ключом, но Дарвильи вынул нечто громоздкое, с плоской головкой и зубцами, торчащими изо всех сторон.
— Работая, они запираются на внутренний замок, отчасти сопряженный со внешним; вы могли не знать эту деталь. Так что я рискнул заказать одно хитрое устройство.
Он вставил отмычку в скважину и повернул совершенно без звука.
Дверь распахнулась и тотчас пружинисто захлопнулась за нашими спинами.
Я ожидал чего угодно: изысканной двойной композиции на кушетке, фигур, в полуобъятии склоненных над секретными бумагами, что разбросаны по всему письменному столу. Но не этой… мерзости.
Они совсем недалеко отошли от внутренней, полураспахнутой двери. Мужчина стоял с нагло приспущенными штанами, нарядная перевязь шпаги рассекала спину наискосок. Расстёгнутая двуслойная юбка женщины свисала позади, как петуший хвост, одна мускулистая нога обвивала ягодицы мужчины, лицо с полузакрытыми глазами было запрокинуто.
Самец среагировал молниеносно. Оттолкнул женщину, развернулся как был, полуодетый, отточенная реакция гашишина, сказал кто-то в моем мозгу, — выхватил клинок и ударил мне в грудь. Но отчего-то промахнулся. Еще более стремительная чёрная тень перекрыла путь острию, игла тонкой рапиры рассекла лицо Эрмина поперек обоих глаз. Он взвыл и откатился назад, к Зигрид.
…Убить кошку в жениной опочивальне.
