Дон Исаак – брат дона Самуэля, дон Исаак – фабрикант макарон, его изделия марки «Везувий» славятся по всей Галисии, дон Исаак – педераст, таким уродился, это могло случиться со всяким, со мной или с вами, к примеру, но он ведет себя достойно, никогда его не застукали ни с кем, дона Исаака Иглесиаса Моуре называют Фильтире, дон Исаак играет на фисгармонии в церкви Санта-Мария ля Мадре и в других местах, если его зовут на свадьбу, у себя дома дон Исаак играет на лире, извлекает из нее красивые и мелодичные арпеджио, в доме дона Исаака Фильтире главенствует бюст папы Пия X из гипса разных цветов – красного, золотого, синего, телесного и т. д., папа находится на столике в углу под испанским флагом.
– Мой брат – настоящий артист, артист с головы до ног, очень одаренный музыкант, по-моему, он стал педерастом от избытка чувств.
– Возможно, не скажу – нет, бывает иногда.
Вернее всего мельника Лусио Моуро убил тот же, кто и тех двоих.
– Кто?
– Молчи, хрен! Не знаешь, что ли?
– Извините, забыл.
Лусио Моуро получил пулю в спину и другую в голову, на шапке у него был цветок, когда выстрелили; цветок, который зовется ботон де оро, лютик.
– Помнишь, Катуха, какой он был хороший?
– Мне ли не помнить?
Розиклер было десять лет, может, еще не исполнилось, когда начала шалить с обезьянкой Иеремией.
– Ну и что?
– Не знаю, но следует все знать.
– Да, это тоже верно.
– И кроме того, мысли невольно приходят в голову. Розиклер, открыв, что у обезьян такая же, как и у мужчин, пипка, только маленькая, была очень довольна.
– Я сказала об этом Монче, она наверняка уже знала. Однажды, когда восковик Селестиаль, или дон Самуэль Иглесиас Моуре, отправился в деревню по делам, его накрыли на чердаке дома Маркоса Альбите с дурочкой из Мартиньи.
– Как ты допустила, Катуха, бессовестная?
– Я пришла помыть сеньору Маркосу балки, и дон Самуэль дал мне песету и расстегнул штаны.
– Вот так вот, ни больше ни меньше?
– Да, сеньор, ни больше ни меньше. Я ему сказала, давай, давай, проклятье снято, святой Иуда Тадео, апостол преславный, ты в Вавилонии самый главный, сделай, чтоб все мои печали от этой молитвы радостью стали, и тогда он опрокинул меня на солому.
Танис Перельо сказал Раймундо, что из Касандульфов:
– Приказ дона Камило будет выполнен, как Бог свят! Я уже все обдумал, теперь нужно прочувствовать, глубоко прочувствовать, чтоб начало саднить душу, тогда все пойдет как по маслу, легко, потому что не будет сомнений; помогает также думать, что все уже кончено, раз и навсегда, пожалуй, лучше всего так думать и идти спокойно.
Танис Перельо точит о камень свои ножи горца, у одного рукоятка коричневая, у другого – перуанского серебра, на обеих его инициалы, ножам Таниса Перельо уже несколько лет, но они в порядке, первоклассные ножи, всегда сухие и ухоженные.
– Правда, мало крови видят, я редко ими пользуюсь, если нож не знает крови, под конец размякает.
Поликарпо из Баганейры, дрессировщик зверей, теряет интерес к автобусу из Сантьяго, подпрыгивающему на дороге и кашляющему, как португалец-астматик, Поликарпо из Баганейры очень хорошо свертывает папиросы, хотя на руке не хватает трех пальцев, теперь в табаке полно палок, следует разложить его на газете и вытащить палочки, сожжешь их в пепельнице – приятный запах, насыщает воздух своим ароматом, в автобусе из Сантьяго всегда двое-трое попов, едят сушеные финики и дыни, попам пристало сладкое, актеры тоже сладкоежки, Поликарпо из Баганейры говорит, что может выучить лягушку, но я сомневаюсь, лягушек очень трудно выучить, они глупые и ленивые, что хуже всего; женщины могут выучить их, напоив уксусом, трудность в том, что теперь они нахальны и строптивы, Поликарпо из Баганейры втихомолку посмеивается над своими бедами, ему очень нравится Сладкая Чонина, супруга кондитера Мендеса, но она и не смотрит на него, Антон Гунтимиль, муж Фины Рамонде, умер, распластанный товарняком на вокзале Оренсе, ну, не распластанный, а разрезанный пополам, Антон Гунтимиль был заика и почти дурак, так всегда говорила жена.
– У семинариста-вечерника штука, какая тебе не снилась, какая Господь велел, вдвое больше твоей, дурак, дурак и есть, и не стыдно тебе?
