. Свиньи и мошенники, больше ничего. Ну, а все же хотел бы я быть на их месте, Ромми. А что значит Ромми? Прозвище такое, что ли?
Ромми. Это для краткости, вместо Ромола.
Прайс. Вместо чего?
Ромми. Ромола. Имя из какой-то книжки. Матери хотелось, чтоб я была похожа на эту самую Ромолу.
Прайс. Мы с вами товарищи по несчастью, Ромми. У нас такие имена, что никому не выговорить. Билл и Салли было не по вкусу нашим родителям, так вот я теперь Снобби, а вы Ромми. Ну и жизнь!
Ромми. Кто вас спасал, мистер Прайс? Майор Барбара?
Прайс. Нет, я сам, по своей охоте. Теперь я буду Бронтер О'Брайен Прайс — обращенный живописец. Уж я знаю, что им по вкусу. Я расскажу им, какой я был ругатель, картежник, как бил мою несчастную старуху мать...
Ромми(шокированная). Неужели вы били вашу мать?
Прайс. Ничего подобного. Она сама меня поколачивала. Да это не беда. Приходите-ка послушать обращенного живописца, тогда узнаете, какая она была наложная женщина, как сажала меня к себе на колени и учила молиться, как я приходил домой пьяный, вытаскивал ее из кровати за волосы, белые, как снег, и тузил кочергой.
Ромми. Ведь вот как это несправедливо! Всегда нас, женщин, обижают. Сами вы врете почище нашего: мастера разводить турусы на колесах. Только вам, мужчинам, можно врать на митингах, при всей публике, и с вами из- за этого носятся; а тут взвалишь на себя напраслину, да и шепчи ее на ушко всем барышням по очереди. Хоть они и набожные, а все-таки нехорошо это с их стороны.
Прайс. Правильно! Что же вы думаете, разве дозволили бы Армию спасения, если бы все у них делалось как надо? Вряд ли. Они нас тут приглаживают да причесывают, выводят в люди, чтоб можно было потом надувать да грабить. Только я тоже малый не промах. Скажу, будто видел, как одного грешника на месте убило молнией, или будто слышал голос: «Снобби Прайс, куда ты пойдешь после смерти?» Уж потешусь вволю, верьте слову.
Ромми. Ну, пить-то вам не позволят все-таки.
Прайс. Так я это наверстаю на проповедях. Зачем мне пить, если можно развлекаться как-нибудь по-другому.
Дженни Хилл, миловидная девушка лет восемнадцати, бледная и усталая, входит в ворота, ведя Питера Шерли, худого и измученного старика рабочего; от голода он едва стоит на ногах.
Дженни(поддерживая Питера). Ну, ну, ничего. Сейчас я принесу вам поесть. Вам станет легче.
Прайс(встает и услужливо спешит принять старика из рук Дженни). Несчастный старик! Возвеселись, брат, здесь ты обретешь отдых, мир и счастье. Скорее несите завтрак, мисс, он с ног валится.
Дженни торопливо уходит в здание.
Ну же, встряхнись, папаша, сейчас она тебе притащит кусок хлеба с патокой да воды с молоком. (Сажает его за стол.)
Ромми(игриво). Что нос повесил, старичок? Гляди веселей!
Шерли. Я не старик. Мне всего сорок шесть лет. Какой я был, такой и остался. А седина у меня с тридцати лет. На три пенса краски для волос — только всего и нужно; что же, неужели подыхать из-за этого на улице? Боже ты мой! Я с тринадцати лет работаю по десять-двенадцать часов в день, никому ни гроша не должен; так неужели надо меня выбросить на свалку, а работу мою отдать какому-нибудь мальчишке, который ее изгадит? А почему? Я же не виноват, что у меня волосы раньше времени поседели.
Прайс(ободряюще). Что толку ныть, инвалид ты несчастный! Вышвырнули тебя, вытурили, дали тебе по шее, кому ты теперь нужен? Пусть эти жулики хоть обедом тебя накормят, посчитай-ка, сколько обедов они у тебя украли! Хоть что-нибудь из своего вернешь.
Дженни возвращается с хлебом и молоком.
Ну, брат мой, помолись и принимайся за угощение.
Шерли(смотрит с жадностью, но не дотрагивается до еды и плачет, как ребенок). Я никогда не брал ничего даром.
Дженни(уговаривает.) Ну, ну! Это вам господь посылает, он же не гордился и брал хлеб у своих друзей, почему же и вам не взять? А если хотите, вы нам можете заплатить, когда найдете работу.
Шерли(оживляясь). Да, да, верно. Я могу заплатить вам, это я беру взаймы. (Он весь дрожит.) О господи, господи! (Повертывается к столу и с жадностью набрасывается на еду.)
Дженни. Ну, Ромми, теперь вы лучше себя чувствуете?
