Майк здесь решительно на своем месте. В городе, где вымысел реальнее, чем реальность, где невозможно ориентироваться, пользуясь привычными точками отсчета, где все диалоги — на недоговоренностях, все обещание — на полунамеках, где каждый выглядит одним, а является другим, где все настолько странно («странно» — вообще одно из наиболее часто употребляемых Майком слов), что лучше не задумываться о происходящем вокруг, иначе можно просто потерять сознание — голова закружится от несоответствий.
И пафос Майка здесь оправдан. Хотя бы потому, что тусклые будни Ленинграда были действительно тусклыми, но в жизни Майка и всего его окружения они и были тем самым яростным праздником, начинавшимся с ларечного мутного пива и заканчивавшимся мутным же сухим вином в каморке на Волоколамском. Но каморка эта была тогда лучше, желаннее и уютнее любого дворца для светских приемов. И это была реальность, которую до сих пор не могут вообразить люди, не понимающие, что такое рок-н-ролл.
«Странные Дни» задают тон, создают настроение альбома. А дальше идет музыка-жизнь, музыка-откровение, простая, как торговый зал советского гастронома, и всеобъемлющая, как похмельное сознание алкоголика, проснувшегося утром в незнакомом доме. В «Странных Днях» есть трагедия, которая присутствует почти во всех песнях Майка, но здесь она проявлена ярче за счет тяжелой музыки — еще чуть-чуть, и все свалилось бы в банальный «рокешник», Майк балансирует на грани, но благодаря своему вкусу не опускается до «трю-рока».
Далее на альбоме идет описание, хроника этих самых «Странных дней». «Если хочешь» — таких песен кроме Майка на русском языке никто не сочинял. Если кому-то кажется, что ответа на вопрос «Что же такое рок-н-ролл?» автор этой книги еще не дал, то вот он, ответ. Альбом «Уездный Город N», песня «Если хочешь». Начинается с гитары Майка, рок-н-ролльная вступа — гитара плохая, как у Rolling Stones в первые годы их работы, — она не звенит, а жужжит. И правильно. Так даже лучше. Если бы такую вступу сыграл Зинчук на идеальном звуке и кристально чисто, песня превратилась бы в московскую попсу. В варианте Майка эта песня — классика жанра, которую можно показывать и играть в любой точке мира, в любом рок-н-ролльном клубе, хоть в Чикаго, хоть в Амстердаме — и всем все будет понятно, все будут довольны, все будут танцевать, лапать девчонок, хлопать и подпевать.
Конечно, можно прикопаться и начать ныть о том, что «Если хочешь» — это вольная трактовка «Let It Bleed» Stones. Можно. У нас каждый имеет свое право, как сказал большой русский писатель.
Но «Let It Bleed» уже давно, даже в восемьдесят третьем, стал стандартом, одним из краеугольных камней рок-музыки, Майк просто опирался на него — и правильно делал. Лучше цитировать «Let It Bleed», как абсолютную музыку, чем пытаться обособиться и выдумывать какой-то «русский рок», который в результате так и не выдуман.
Продолжение хроники странных дней — одна из кульминационных точек альбома, «Дрянь». Песня, заставившая вздрогнуть слушателей еще на первой, акустической сольной записи Майка — «Сладкой N». «Дрянь» — абсолютный и безусловный шедевр, песня, ставшая классикой уже в момент первой публикации, в момент первого публичного исполнения. Гитарный рифф, недолго думая, Майк взял у Лу Рида («Baby Face», альбом «Sally Can't Dance», 1974). У Лу Рида песня длится пять минут, у Майка — четыре с половиной. И, опять-таки, это не плагиат, и даже не цитирование. Это настроение, настроение рок-н-ролла, настроение Нью-Йорка середины семидесятых, настроение главного рок-н-ролльного мегаполиса мира — а Ленинград местами очень на Нью-Йорк похож. Был, во всяком случае, пока эта похожесть не перешла к Москве Лужкова. Ленинград, превратившийся в Санкт-Петербург, стал более академичным. Если сравнивать с американскими городами, он стал ближе к Бостону, Москва же сдвинулась от какого-нибудь Денвера, которым была в годы СССР, к Нью-Йорку.
В восемьдесят третьем Ленинград был в чистом виде Нью-Йорком — по духу, в той его составляющей, которая являлась больше вымышленной, умозрительной, но не менее реальной, чем Смольный, Эрмитаж, Площадь Победы и Финский залив. Об этом в одном из интервью говорил и БГ: «…Был такой короткий период, когда мы создали себе здесь особое пространство — у нас тут был и Лондон, и Вудсток, и Нью-Йорк…»
