Но вдруг привлекла княжича, обхватила голову сухими ладонями и горячо зашептала:
— Ты разрубишь клубок Сварогов, ты будешь великим князем над всей землей русской. Хочешь?
У нее тряслись щеки, глаза будто пронзали насквозь. Святославу было страшно. Бабка дышала ему в лицо:
— Изгони жалость из сердца и напитай его хитростью.
Она откинулась в кресле и заговорила громко и зло:
— Измельчал наш род после пращура твоего Ярослава Мудрого. От сынов его, земли меж собою разделивших, смуты пошли. Ярослав Мудрый десять иноземных государей оплел родством и всю землю нашу в кулак зажал. Не мечом, не удалью — хитростью да ясномыслием. Ненавистен он мне и люб за это… Князья наши — недоумки, — гневно застучала бабка посохом, — друг из-под друга уделы рвут, завистью обросли. В чужой мошне им и дыра золотом кажется… Ты прочтешь все книги, которые знал мудрый князь Ярослав, ты узнаешь все тайны, которыми владел он. Ты будешь воевать мечами врагов твоих, торговать их товарами.
И снарядили вскорости Святослава в Киев, к монастырским книгознаниям.
Отец сказал бабке:
— Если хочешь рыбу плавать учить — не бросай ее в кипяток.
Бабка только отмахнулась.
На прощанье перекрестила внука троекратно и спрятала на его груди мягкую ладанку, в которой вшит был корень белой озерной лилии — одолень-травы.
Произнес княжич заклинание, как учила бабка:
— Одолень-трава, одолей мне горы высокие, долы низкие, озера синие, леса темные. Спрячу я тебя, одолень-трава, в ретивом сердце во всем пути, во всей дороженьке.
С тем и отправился в путь…
Не исполнилось бабкино предсказание, не помог и корень одолень-травы. Не стал Святослав великим князем и вряд ли станет им когда-нибудь.
Все казалось простым и ясным, пока был княжич юн, пока проводил свои дни в книжных клетках монастырских. И думалось ему, что нет жизни завидней этой.
Не срубить дом без бревен, не скопить ума без чтения книжного. Краса воину — оружие, кораблю — ветрила, мудрому — книги. Как студеный ключ в жаркой степи, утолят они жажду разума твоего. Постигнешь ты обычаи народов древних и новых, кто жил, когда и зачем ты на свете есть.
А зачем ты на свете есть?
— Не затем ли, чтобы красу разума человеческого постигнув, научить других увидеть ее? Не затем ли, чтобы став великим, помочь другим стать великими? — поучал отец Феодор, наставник детей княжеских в Печорском монастыре.
У него было сухое маленькое лицо и синие, как у ребенка, глаза. Волосы всегда всклокочены и спутаны. Говорит он то громко и торжественно, подняв со значением сухой палец, то взволнованно и быстро, понизив голос до шепота.
— Птицам свои песни даны, людям свои дороженьки. Жил в давние поры греческий воитель Александр по прозванию Двурогий. Полмира покорилось ему. Но пришел он однажды в страну рахман-праведников, послушал их смиренные речи и сказал:
— Просите, что хотите, и дам вам.
— Дай нам бессмертие, — сказали они.
— Этим не владею, потому что смертен есть.
И сказали рахмане:
— Так почто же ты, смертный, столько ратуешь? Все равно, умерев, все свое другим оставишь.
Отвечал Александр:
— Не взволнуется море, если не дохнет ветер. Бессилен человек, только о небесном помышляя. Если бы все один нрав имели, празден был бы весь мир: по морю бы не плавали, земли бы не делали, детей бы рождения не было.
Александр в пятнадцать лет покорил полмира.
Святослав в пятнадцать лет потерял все, что имел. Отец его, достигнув наконец стола черниговского, скончался, не успев сына уделом наделить. И остался княжич без дома, без княжества.
Только по милости дядьки своего Игоря, правителя новгород-северского, получил во владение захудалый городок — Рыльск. И во всем теперь от Игоря зависим.
Перепутаны нити судеб людских. Где она, его дороженька?
