— Действительно, — сказал он, наконец. — Пора это прекращать. Тебе ведь еще многих обходить.
Сначала Джоан показалось, что она ослышалась.
— Обходить? — все еще улыбаясь, вопросительно повторила она.
— Посещать? — предположил в ответ Майкл. — Нас девять, а ночей всего три. Вряд ли я последний.
Джоан сама не поняла, когда именно закатила ему звонкую пощечину, — до того, как вскочила на ноги, или после. Она судорожно застегивала упрямую пуговицу, которая никак не желала попадать в петлю, и повторяла:
— Мерзавец, ну, мерзавец…
Майкл тоже поднялся. Что-то в его лице вдруг напомнило Джоан о том, что рассказывала ей Стелла: избиваемая жена, суд, «женщин надо ставить на место»… Ей вдруг почудилось, что Майкл произносит низким изменившимся голосом: «Никогда, слышишь, никогда не смей меня бить»…
Но ничего подобного Майкл не говорил. Вместо этого он потрогал начинающее выступать на щеке багровое пятно и сказал:
— Зря только время тратишь. Не нас надо окручивать, а тех, кто бумажки пишет. Эд вон уже третий день на тебя пялится.
Джоан окатила Майкла холодным презрением синих глаз и молча развернулась.
— Закончишь с полезным, приходи за приятным, — донеслось ей вслед.
Ей потребовались немалые усилия для того, чтобы не хлопнуть изо всех сил дверью.
Минуту она постояла возле ставшей теперь ненавистной двери, медленно дыша и приходя в себя. Затем пошла прочь от нее, кусая губы и так до конца и не успокоившись. Так сильно ее еще никто и никогда не оскорблял. «Нас девять, а ночей всего три»… — жег память холодный голос. Лучше бы он просто назвал ее шлюхой. Собственно, именно это он и сделал, но в еще более оскорбительной форме. И главное, она ведь сама к нему пришла! Сама! И пусть он был тысячу раз прав, а в чем-то он и был прав, никто ему не давал никакого права так с ней разговаривать. Подумаешь, нашелся тут. Да она и не собиралась с ним спать, по крайней мере, в эту ночь. А он обошелся с ней, как с дешевой проституткой. Нет, даже с ними так не обращаются! Ей хотелось вернуться и врезать ему еще раз.
Но главная обида жила даже не в этих спокойно произнесенных словах. Она была в другом. В том, когда он это сказал. Сделай он это после секса или после категорического отказа — и тогда все было бы понятно. Пощечину он заслужил бы и в этом случае, но клекочущей подступающей к горлу обиды не было бы и в помине. А так… он же просто отказался. Так пробуют старые консервы — аккуратно открывают, нюхают, пробуют на язык и, скривившись, равнодушно швыряют в помойку. И он так поступил с ней! С ней?! Может, он просто равнодушен к женщинам? А как же жена? Нет, не подходит. Это был бы хороший вариант, но в те несколько минут он был каким угодно, но только не равнодушным. Уж она-то могла это сказать. И все же он намеренно отказался от всего, что ему сулила эта ночь. Отказался, прекрасно зная, к чему это приведет. Ведь он знал, хорошо знал, что после этих слов она не останется в его номере ни секунды. И все же просто-напросто выставил ее за дверь. Нет, это вообще не человек. Это какой-то ненормальный. Ненормальный…
Джоан сама не заметила, как пришла в бар. Видимо, оказаться в пустом номере после недавней сцены было выше ее сил. Но в полутемном баре было пусто. Только у дальнего конца стойки сидела одинокая фигура, задумчиво склонившись над бутылкой пива. При звуке шагов фигура повернула кучерявую голову. «Эд уже третий день на тебя пялится», — вспомнила Джоан. Веселая злость овладела ей.
— Скучаешь? — спросила она, делая шаг навстречу неловкой, но такой радостной улыбке.
Все-таки кое-что этот мерзавец не знал…
— Уехать? — Кларк тщетно попытался сдержать зевоту. — Сейчас?
— Мне надо срочно уехать, — повторил Крис. Кларк снова зевнул.
— Который час?
— Одиннадцать.
— Что у вас стряслось? Да вы заходите, зачем в дверях-то стоять?
— Ничего, — Крис остался на пороге. — Я хочу как можно быстрее выехать.
— Как знаете. Так что все-таки произошло?
— Дома неприятности, — Крис вздохнул. — Жену скрутило, отвезли в больницу. Подозревают аппендицит. Пока еще не решили, но, может, будут резать.
Кларк перестал зевать и сочувственно кивнул.
