Майкла такой вариант, похоже, устраивал. Кевин пожал плечами и, недоверчиво поглядывая из стороны в сторону, проследовал к стулу. Подняв джемпер, он хотел было что-то сказать, но раздумал и, метнув на неподвижного, словно Будда, Майкла недоверчивый взгляд, пошел обратно.
— Надеюсь в какой-то момент услышать объяснения, — довольно сухо произнес он уже в дверях и занес ногу над порогом.
— Они сразу умерли?
Кевин медленно вернул ногу на пол.
— Кто?!
— Сам знаешь, — сказал Майкл таким тоном, словно этой фразе предшествовала нормальная беседа, а не загадочное молчание.
— Зачем ты спрашиваешь? — Кевин вернулся в комнату. Теперь на его лице не было даже малейших следов радушия.
— Любопытно.
— Это не самая подходящая тема для любопытства, — медленно сказал Кевин.
— Ты говорил, что с тех пор ты один?
— Один.
— Значит, все подробности рассказывать некому. Вот и расскажи.
— Зачем ты спрашиваешь?
— Я уже ответил, — терпеливо сказал Майкл. — Из любопытства.
— Из любопытства, — повторил Кевин, пристально глядя на него. — Из любопытства… Хорошо.
Он вдруг резко присел на стул, возле которого стоял.
— Тогда тебе должно быть любопытно узнать, что мальчики умерли на месте. Старшего пытались спасти, но это было бесполезно. Все было бесполезно. — Он как-то судорожно сглотнул и невидящим взглядом посмотрел в пол. — А Молли прожила еще два дня. Любопытно, да? Она не могла говорить, но все понимала. И у нее была такая трубка… — Его рука описала полукруг. — Она все понимала. И она знала, что мальчики не выжили. Ей сказали. Какой-то придурок сказал. Я хотел, чтобы она не знала, но было поздно. Ей все сказали. Очень, очень любопытно. Правда? Я сидел с ней рядом и знал, что еще день или два — и ее тоже не станет. Хотя это они мне не хотели говорить. Меня они жалели. Понимаешь, меня они жалели. А ей сказали про ребят. Но я все равно знал. Тебе это должно быть очень любопытно. Это ведь такая любопытная история. — Его голос становился все глуше и глуше. — Я сидел с ней два дня. А они только меняли капельницу. Ничего больше они делать не могли. И так эти два дня — это больше… Понимаешь, больше, чем она должна была прожить. А потом она…
Кевин медленно поднял голову.
— Она… — он осекся, глядя на Майкла. Майкл широко улыбался.
— Ты что? — лицо Кевина окаменело. — Смеешься?
— Нет, — усмехнулся Майкл. — Просто наслаждаюсь рассказом. Да ты продолжай, продолжай.
— Ты… ты, — Кевин поднял ладони и отвернулся, словно отказываясь верить в то, что видели его глаза. — Да у как тебя вообще язык поворачивается?..
— Не волнуйся, — подбодрил его Майкл, — рассказывай. Так что там с ней на третий день приключилось? Вознеслась? Или умоляла простить ее?
Кевин вскочил, словно подброшенный невидимой пружиной.
— Сволочь, — прошипел он, тяжело дыша. — Это тебе дорого обойдется!
— Сядь, — сказал Майкл незнакомым голосом.
— Ты мне еще указывать будешь!
— Сядь, — негромко сказанное слово прозвучало необычайно отчетливо и веско.
И неожиданно Кевин повиновался. Он снова опустился на стул и замер, поблескивая на Майкла глазами из-под насупленных бровей.
— Негодование побереги до завтра. Оно тебе еще понадобится.
— Что ты себе позволяешь? — хрипло спросил Кевин.
— То, на что имею право. А что, собственно, тебя так обижает? Ты на что рассчитывал — на сочувствие?
— Ну, т-ты… — Кевин с гримасой омерзения качнул головой. — Какое там сочувствие. Приличия хотя бы соблюдал.
— А я их и соблюдаю. Иначе я бы этот спектакль давно прервал.
— Что?! — Кевин подался вперед, как будто хотел снова вскочить.
— Сядь, — в третий раз повторил Майкл. — Напрыгался уже.
— Кто дал тебе право так со мной говорить?
— Ты сам, когда начал ломать эту комедию.
Лицо Кевина пошло пятнами.
— Да какие у тебя вообще основания…
Майкл не дал ему договорить.
— Оснований достаточно. Во-первых, в понедельник ты еще не знал, что к чему, и говорил кому-то по телефону, что ваша дочка совсем от рук отбилась. Вряд ли это был звонок на небо. Сиди-сиди… Во-вторых, если бы это была правда, ты бы мою улыбку не терпел и здесь бы ни минуты не оставался. А в-третьих, ты бы меня про основания только что не спрашивал. Двинул бы в зубы — и все дела. Или просто дверью бы хлопнул. Кстати, вот сейчас ты действительно переживаешь. А то был хороший фарс. Теперь…
