— Я не говорил об умении отделять.
— Значит, имели в виду. Там такое точно проскользнуло.
— И чему именно научились вы?
— Ничему, — произнес без эмоций голос Майкла. — Хотя… — на мгновение голос пропал, — нет, ничему. Что вовсе не значит, что курс плох.
— Я знаю, что курс хорош. Иначе два года назад мы бы не отмечали сорокалетний юбилей. Но не кажется ли вам, что есть нечто странное в том, что именно человек, победивший в соревновании, не нашел в нем ничего полезного?
— А что здесь странного? Не считаете же вы, в самом деле, что мы все были одинаково подготовлены.
— Ваши ответы мало помогают.
— Попробуйте другие вопросы».
Кларк выключил диктофон и вздохнул.
— Я попробовал и другие вопросы, и другие подходы. Бесполезно — он меня все время переигрывал. Вы понимаете? Меня! И опять же — как бы это ни звучало, он ни йоту не хамил. Улыбался иногда, проявлял интерес… Но я себя с ним чувствовал, как обычно они со мной. Хотя, учитывая нашу ситуацию, особо удивляться не приходится. Вот полюбуйтесь.
— «— …вам другой вопрос. Вас радует победа?
— Да.
— Почему? Внутреннее удовлетворение, похвала начальства или что-то еще?
— Внутреннее удовлетворение, — мгновенно отозвался голос Майкла. — Похвалы начальства меня никогда не радуют.
— Вам безразлично, что скажут те, кто вас сюда направил, узнав о вашей победе?
— Нет, почему же… — послышался звук зевоты. — Извините. Нет, не совсем безразлично. Если они меня решат продвинуть, ясно, что меня это как-то задевает. А похвала — это мне все равно. Я не собачка.
— Но вас интересует карьера?
— Нет.
— Позвольте, почему вы в таком случае так быстро выросли за пять лет?
— Это надо спросить у тех, кто меня сюда направил.
— А что вас привлекает в работе?
— Сама работа. И зарплата.
— Зачем же вы подались в менеджеры?
— Не затем, о чем вы подумали. Эти игрушки с властью меня не волнуют».
Кларк в очередной раз нажал кнопку.
— После этих «игрушек» стало ясно, что хитростями из него ничего вытянуть не удастся. Можно было так беседовать до утра, но с тем же успехом. Ни на какой контакт он не шел, хвастаться ему не явно не хотелось, и вообще… Вообще вопросы задавал я, но разговор контролировал он. Вы можете представить себе человека, который контролирует разговор со мной, если я этого не хочу? Вот… Надо было, конечно, не торопиться… Короче, слушайте.
Эд сосредоточенно кивнул.
«— …курса вы хотели бы работать на прежнем месте?
— Пока там неплохо. Это у вас что, психологический тест?
Шелест бумаги.
— Нет, все гораздо проще. Сейчас поймете. Хотите, я вам скажу, чему этот курс должен был вас научить? Чему, мы надеялись, он вас научит.
— Вежливости?
— Мы надеялись, что он поможет вам увидеть всю тщетность, всю бесцельность, всю нелепость удовлетворения жажды власти на работе. И все. Этому мы учим, с большим, надо сказать успехом, все эти годы. И за это нам платят немалые деньги. И каждую неделю отсюда возвращаются люди, навсегда усвоившие, что жажда власти — это болезнь, которая убивает любую корпорацию, если ее запустить. Как вы думаете, насколько мы преуспели в этом на этот раз?
— Это вам виднее. Вы ведь со всеми беседовали.
— Да, — в голосе диктофонного Кларка прозвучала горестная нота. — Мне виднее. Мне действительно виднее. Хотя вы победитель… А вы знаете, сколько до вас было победителей?
— Сорок один умножить на пятьдесят шесть?
— Ноль, — неожиданно тихо произнес голос Кларка».
Эд недоуменно нахмурился.
— А что мне было делать? — вопросил Кларк, обрекая диктофон на вынужденное молчание. — Что? Я, в конце концов, должен был знать, что там произошло. И узнать-то я узнал… Но как! До сих пор не понимаю, как он меня до этого смог довести. Идем дальше.
«— …я первый победил? Приятно.
— Вы не понимаете, — с горечью сказал кларковский баритон. — Вы победили там, где победить невозможно.
— Вы же сами говорили… — начал голос Майкла.
— Невозможно! — грохнул голос Кларка. — Курс так рассчитан. Вы понимаете, что вы сделали?! Здесь никто не должен побеждать! Здесь невозможно победить! Здесь никто никогда не побеждал! Вы понимаете? За сорок два года — никто и никогда! Вы понимаете? Понимаете?! Неделю за неделей, год за годом я вижу одну и ту же картину: люди договариваются о правилах, четыре дня их нарушают, а под конец отказываются выбрать одного из них. Отказываются! Это — кризис, это — фундамент курса. В этом вся соль. Всегда находится кто-то один, кто первым говорит: «Раз не я, то никто!» А потом это говорят все! Сорок лет уже говорят! О чем бы они ни договаривались, как бы ни играли в демократию, в чем бы ни клялись публично, человеческая натура берет верх! И только в вашем случае они все как один вдруг решили голосовать. Как будто…»
