Мастера - страница 24

Только надо овладеть ими. Надо продолжать учиться видеть и понимать.

Как же она сегодня с клише для красной краски сделала синие оттиски?!

Красный цвет — яркий, торжественный, гордый.

Когда Маша ещё в деревне жила и была маленькой, ей нравилось всё весёлое, яркое. А больше всего алые маки под окошком.

Однажды летом приехала к ним отдыхать из города девочка Нюша. Было у неё ещё одно имя, незнакомое и очень красивое — пионерка. На шее Нюша носила яркий, ярче маков, красный галстук. Она рассказывала, что в городе многие ребята носят красные галстуки, и научила деревенских ребят петь песню «Взвейтесь кострами, синие ночи…»

Ах, как Маше хотелось носить такой же красный галстук!

Однажды, когда мамы не было дома, Маша взяла ножницы и отрезала угол ситцевой занавески. Занавеска была не совсем красной, а с белыми цветочками. Но Маша повязала его на шею вместо галстука и зашагала по улице, распевая во весь голос:

Мама хотела было наказать Машу за испорченную занавеску, но не наказала, только рукой махнула.

Когда переехали в город, Маша пошла учиться в школу. Часто мальчишки дёргали её за косы, но она не плакала, сдерживала слёзы и отходила в сторону.

А в один прекрасный день Маша была дежурной. На рукаве у неё алела красная повязка.

Мальчишка пробежал и толкнул Машу. Маша, неожиданно для себя, схватила его за шиворот и сказала тихо, почти шёпотом:

— Я дежурная. У меня повязка красная.

И наверно, было у Маши при этом такое лицо, что мальчишка испугался. Он весь как-то сник и сказал:

— Больше не буду.

И ещё один день помнит Мария. Один день августа 1944 года.

Она стояла перед товарищами.

Жёлтое солнце замерло в голубом небе.

Стих ветер.

Умолкла листва.

Ромашки повернули к Маше свои лица.

Стало торжественно и тихо.

Только Мариино сердце билось часто и гулко.

Полковник со строгим лицом подошёл к Марии и сказал:

— Поздравляю вас, товарищ Щаденко. Коммунисты оказали вам высокое доверие, приняв вас в свои ряды.

И полковник вручил ей маленькую красную книжечку — партийный билет. От неё словно исходило тепло, от этой маленькой красной книжечки. Оно доходило до сердца, и сердце теплело.

Уже забылась история с лиловой земляникой. Мария работала цветным травильщиком и училась. Сначала цветоведению, науке о цвете, потом два года изучала живопись в школе-студии. Она подчиняла себе краски, подружилась с ними.

Мария стала своим человеком в музеях. Сотрудники привыкли к худенькой темноглазой женщине, которая подолгу стояла перед какой-нибудь картиной, чуть щуря глаза, словно ощупывала взглядом каждый мазок художника, стараясь понять, почему он предпочёл именно этот цвет, а не другой.

Вечерами дома Мария читала книги о выдающихся живописцах, знакомилась с их письмами, с их взглядами на искусство, рассматривала их рисунки.

Медленно, шаг за шагом, простая работница проникала в тайну цвета, в тайну сочетания цветов, в тайну творчества.

И трудилась, трудилась, трудилась, не отказываясь ни от какой работы, ни от самой простой, ни от самой сложной.

Однажды её вызвал к себе директор типографии.

— Такое дело, Мария. Заказали нам альбом. Для международной выставки. Работа тонкая. Картины из Третьяковской галереи, из Русского музея. Лучшее отобрано. Подумали мы тут посоветовались и решили тебе эту работу поручить. Чтобы одна рука травильщика была. Ведь у каждого из вас своя манера, свой, что ли, почерк. Возьмёшься?

— Возьмусь, — сказала Мария и покраснела. Ей показалось, что директор может принять её ответ за хвастовство.

Не день, не месяц работала Мария над альбомом.

Не сразу всё получилось. А так хотелось, чтобы картинки в альбоме ничем не отличались от самих картин.

И в Русский музей ходила она не раз. И в Москву, в Третьяковскую галерею ездила.

И вот настал день, когда Мария принесла ещё пахнущие краской оттиски в кабинет директора. Там собрались мастера-травильщики, художники, начальники цехов. А нет более строгих судей, чем товарищи по работе.

Мария очень волновалась.

А оттиски медленно переходили из рук в руки и ложились один за другим на директорский стол.