Однако Роджер ставил на уверенность в себе, а его уверенность в себе после утренней стычки с великим игроком не изменилась ни на йоту. Он и раньше справлялся с мастерами удара; для этого требовалось терпение, хитрость и уйма нервов. Главное, надо держать себя в руках при большом счете, когда тяжесть матча начинает давить на тебя. Если ты сумеешь отбить их самые резкие удары, они приходят в неистовство, злятся, начинают терять голову. Он встречал много таких, которые совершенно разваливались на части, не обладая тем твердым, жестким ядром самоуверенности, какое обычно и дает возможность победы.
«Кур сентраль», место проведения турнира «Ролан Гаррос», располагался в центре пологого амфитеатра, цементные ярусы которого сейчас были забиты людьми в военной форме. Цветочные клумбы вдоль одной из сторон, прямо под ложами, где сейчас собрались важные шишки, пестрели ярко и весело, по-весеннему свежо, — приученные к аккуратности немецкие офицеры, которые играли здесь во время оккупации, поддерживали их в хорошем состоянии. Лакост[23] владел этим местом и его песочно-коричневым покрытием совместно с безжалостными мастерами боковых ударов Боротрой и Коше; в зените славы их называли «тремя мушкетерами», и только Филдинг с его силой, самообладанием, а главное, волей был способен одолеть их. Таким образом, Роджер был не просто игроком, он был частью истории, частью традиции. Он чувствовал, что эта атмосфера поглотила его, захватила, согрела его, и вот мячик с щелчком отлетает от центра натянутых струн. Это просто его воображение или же все эти подстреленные юнцы тоже затрепетали от восторга? Флажки колыхались на ветру. Тени стали отчетливей. Разметка корта была точной и чистой. Мячи стали белыми и яркими. Родж чувствовал себя на вершине счастья. Да, он принадлежит этому месту.
— Отлично, ребята, — крикнул им Филдинг.
Они сели и начали вытирать пот полотенцами, в то время как Филдинг под все возрастающие горячие аплодисменты прошел в центр корта и встал лицом к толпе, держа в руке микрофон. Он по акульи улыбался.
— Привет, ребята, — сказал он, и его усиленный голос эхом прокатился по трибунам.
— Билл, Билл, Билл! — кричали зрители, хотя большинство из них были слишком молоды, чтобы отчетливо помнить те три года, 27, 28 и 29-й, когда Филдинг властвовал над теннисом — и над всем огромным миром — словно бог.
— Парни, — продолжал Билл, — я знаю, что все это для вас несколько ново… — Акцент Среднего Запада, канзасского кукурузного пояса, сглаживал резкость Принстонского голоса великого человека. — Но позвольте мне сказать вам правду: теннис — это игра искусства, мужества и выносливости; это почти как война, только жестче.
Солдаты в восторге взвыли. Роджер был зачарован их пульсирующим воодушевлением: единая масса, кипящая, захваченная обаянием звезды.
— Ну а сегодня мы покажем вам, как играют в теннис взрослые мальчики. Вы видели Ди Маджо и великолепного Сплинтера? Ну что ж, вам стоит посмотреть на теннис Ди Маджо и Теда Уильямса[24].
Филдинг примерно десять минут произносил свою отшлифованную маленькую речь, в которой он объяснил правила, показал основные удары, продемонстрированные невозмутимым безупречным Фрэнком Бенсоном, выдал несколько забавных анекдотов и наконец льстиво сравнил теннис с другими видами спорта, подчеркнув необходимость выдержки, силы и смелости, отчаянное соперничество и психологическое противоборство игроков.
И на этом он закончил.
— И вот, ребятки, — жизнерадостно сообщил Филдинг, — перед вами взрослые мальчики: капитан Фрэнк Бенсон, Стэнфорд, сорок первый год, в настоящее время в Восьмой воздушной армии, двадцать три воздушные прогулки над Германией, и техник-сержант пятой категории Роджер Ивенс, приписан к Отделу стратегической службы, ветеран нескольких миссий в тыл врага…
Ага, только не врага, а нашего тыла. Хорошо хоть Литс не слышит об этой маленькой выдумке.
— А теперь, — продолжил Филдинг, подсмеиваясь над еще одной спортивной традицией, — игра!
Они уже бросили жребий, Бенсон выиграл и получил право подачи, но сначала он подошел к сетке и посмотрел в глаза Роджера так, как тот и представлял себе это.
