— Не понимаю, — сказал Говорков. — Чувствую: ты говоришь правду. Но — нелогично. Если Дар есть у каждого, то почему Одаренных отслеживают еще в перинатальный период? Какой выбор есть у четырехмесячного зародыша?
— Такой же, как у взрослого дяди. Душа-то одна на всю жизнь. И те, что отслеживают, чувствуют: вынесет эта душа тяжесть Дара — или отринет.
— Это нечестно, — буркнул Говорков. — А если они ошибутся?
— Если они ошибаются, — сказал я, — то вырастают такие, как ты. Одаренные, которых не распознали сразу. Это ведь не Логики-Интуитивы определяют: кому быть Одаренным, а кому не быть. Человек и без их помощи может стать Одаренным. Это намного сложнее, но вполне возможно. Другое дело, что полностью развить Дар без помощи таких же Одаренных практически невозможно.
— Ага, — пробормотал Говорков. — Теперь я понимаю, почему ты так относишься к людям…
— К обычным людям, — подчеркнул я интонацией. — Мы с тобой тоже люди. И не думай, что я ощущаю себя клячей, которая горбатится под непосильным грузом, когда остальной табун бежит налегке (я тоже умел чуть-чуть заглянуть в чужую голову — силы хватало). Это не горб, Мишаня. Это — крылья. Но беда в том, что здесь, на этой планете, для моих крыльев какой-то неподходящий воздух. И вместо полета получается какое-то жуткое пике.
— Я тоже думал об этом, — Говорков глянул на меня мудро и печально — взгляд, никак не вязавшийся с его юной физиономией восемнадцатилетнего парнишки. — О том, почему эта планета такая. Почему здесь люди живут вместе с динозаврами…
— К счастью — не вместе, а все-таки — раздельно. Будь здесь хоть те же зеленоголовые, еще неизвестно, кто бы победил в гонке эволюции.
— Не перебивай, пожалуйста! — попросил Говорков. — Так вот, ты же сам сказал: неправильная планета. И я не думаю, что дело в отсутствии наклона оси вращения относительно плоскости орбиты. Я думаю — это всего лишь следствие. Равновесие, равнодушие…
— Не играй словами, — снова перебил его я.
— Дай мне договорить! — рассердился Говорков. — Я в отличие от тебя жил среди местных и, поверь, очень внимательно наблюдал за ними. Они — такие же люди, как мы… И вместе с тем — другие. Чем-то похожи на тебя. По большому счету, им все поровну. Живут вместе, но только потому, что так удобнее. Не дружат, а организуются в сообщества. Не любят, а удовлетворяют потребности. Все очень рационально и… страшно.
— Не все здесь такие, — возразил я, вспомнив Меченую Рыбу.
— Возможно. И я не думаю, что так было всегда. Кто-то ведь построил дорогу, по которой мы идем.
— А при чем здесь дорога? — удивился я.
— При том, что нынешним аборигенам такая дорога совершенно ни к чему. Равнодушные не строят дорог. (Интересный взгляд на прогресс. Молодец, Мишаня!) Разве что им прикажут… А приказывать тут некому. Маххаим не в счет. Им дорога точно не нужна. Кстати, ты обратил внимание на мосты в том городке, который мы покинули?
— Что ты имеешь в виду?
— «Быки», — сказал Говорков. — Отличные «быки» из тесаного камня. Мощные, крепкие… И хлипкий деревянный настил наверху.
— Не такой уж хлипкий, — возразил я. — Тележку держит. И тех, кто ее тянет, тоже. Но в целом ты прав. Кстати, ты обратил внимание, что здесь никто не работает с рудой. Местные металлурги работают исключительно с металлоломом.
— Ты тоже обратил на это внимание! — обрадовался Говорков. — Точно. Вывод?
— Лучше ты скажи, педагог! — усмехнулся я.
— Когда-то здесь была другая цивилизация. С другими целями.
— И возможно, с другими гражданами, — добавил я. — А потом всё кончилось.
— Потому что появились Маххаим?
— Возможно, — не стал я спорить. — Со временем выясним. Но сейчас у нас есть задача поважнее.
— Выжить? — легко угадал Говорков.
— Именно. Иди-ка спать. Завтра у тебя будет трудный день.
— А у тебя?
— У меня тоже. Но мне еще психотерапией заниматься. С Чунькой и Властой. Или, может быть, ты?
— Лучше Боцману предложи, — сказал Говорков. — Чунька как раз в его вкусе. Кстати, Володя… Ты бы присмотрелся к Большому. Непростой человек.
— У тебя с ним какие-то проблемы? — насторожился я.
— Никаких, — махнул рукой Говорков. — Все просто замечательно… Вот это-то и настораживает.
