- А вы так не выросли! - отозвался вдруг на это с веселой усмешкой мальчик.
- А, какова острота!.. Но смотри только, не злоупотребляй: секи плевелы, но не пшеницу! - говорил, грозя ему пальцем, Егор Егорыч.
- Oh, il est tres caustique, mais avec ca il a beaucoup d'esprit!..[157] прошептала почтенная дама на ухо Егору Егорычу и затем вслух прибавила: Неужели вы к нам не заедете?
- Не знаю!.. Может быть, заеду!.. Может быть!.. - отвечал Егор Егорыч.
- Пожалуйста!.. Муж бесконечно рад будет вас видеть, - почти умоляла его дама, а потом, с некоторым величием раскланиваясь на обе стороны с почтительно стоявшими чиновниками, вышла из церкви с мальчиком, который все обертывал головку и посматривал на Сусанну, видимо, уже начиная разуметь женскую красоту.
Егор Егорыч, увидав в это время, что священник выходит уже из церкви, торопливо и, вероятно, забыв, что он говорит уже не с дамой, отнесся к нему:
- Deux mots![158].
Священник остановился.
- Я желал бы сей девице показать храм! - продолжал Егор Егорыч.
- Дело доброе! - сказал священник и хотел было сам идти знакомить посетителей с храмом, но Егор Егорыч остановил его.
- Не беспокойтесь, не утруждайте себя! Я все знаю, все покажу!
- Это как соизволите! - проговорил священник и не без удовольствия зашаркал своими подагрическими ногами по церковному полу, спеша поскорее напиться дома чайку.
- Под куполом, - начал толковать Егор Егорыч Сусанне и оставшемуся тоже капитану, - как вы видите, всевидящее око с надписью: "illuxisti obscurum" просветил еси тьму! А над окном этим круг sine fine... без конца.
- А это какой-то якорь у столба и крест, - сказал, заинтересовавшись сими изображениями, капитан.
- Это spe - надеждою и твердостью - fortitudine! - объяснил Егор Егорыч.
Капитан, кажется, его понял, потому что как бы еще больше приободрился и сделался еще тверже.
- Чаша с кровию Христовой и надпись: "redemptio mundi!" - искупление мира! - продолжал Егор Егорыч, переходя в сопровождении своих спутников к южной стене. - А это агнец delet peccata - известный агнец, приявший на себя грехи мира и феноменирующий у всех почти народов в их религиях при заклании и сожжении - очищение зараженного грехами и злобою людского воздуха.
Перед нарисованным сердцем, из которого исходило пламя и у которого были два распростертые крыла, Егор Егорыч несколько приостановился и с ударением произнес:
- Ascendit - возносится!.. Не влачиться духом по земле, а возноситься!
Сусанна и капитан слушали его с глубоким вниманием.
Далее в алтарь Сусанне нельзя было входить, и Егор Егорыч, распахнув перед ней северные врата, кричал ей оттуда:
- Молодой орел, летящий и смотрящий прямо на солнце - virtute patrum шествующий по доблести отцов.
Вслед за тем около жертвенника перед короною, утвержденною на четвероугольном пьедестале, а также перед короною со скипетром, он опять приостановился с большим вниманием и громко произнес:
- Утверждена на уважение - existimatione nixa!.. Constanter et sincere!.. постоянно и чистосердечно!..
Ко всем этим толкованиям Егора Егорыча Антип Ильич, стоявший у входа церкви, прислушивался довольно равнодушно. Бывая в ней многое множество раз, он знал ее хорошо и только при возгласе: "redemptio mundi" старик как бы несколько встрепенулся: очень уж звуками своими эти слова были приятны ему.
На паперти Егор Егорыч еще дообъяснил своим слушателям:
- Этими эмблемами один мой приятель так заинтересовался, что составил у себя целую божницу икон, подходящих к этим надписям, и присоединил к ним и самые подписи. Это - Крапчик!.. - заключил он, относясь к Сусанне.
- Крапчик? - повторила та, желая в сущности спросить, что неужели и Крапчик - масон, - но, конечно, не посмела этого высказать.
Утро между тем было прекрасное; солнце грело, но не жгло еще; воздух был как бы пропитан бодрящею свежестью и чем-то вселяющим в сердце людей радость. Капитан, чуткий к красотам природы, не мог удержаться и воскликнул:
- Какой божественный день!
- Да, - согласилась с ним и Сусанна.
Егору Егорычу на этот раз восклицание Аггея Никитича вовсе не показалось пошлым, и он даже, обратясь к Сусанне, спросил ее:
