- Я приехал с женой!.. - было первое слово Сверстова.
- Знаю, проси!.. Сюда проси! - произнес Егор Егорыч, весь как бы трепетавший от волнения.
Сверстов побежал за женой и только что не на руках внес свою gnadige Frau на лестницу. В дворне тем временем узналось о приезде гостей, и вся горничная прислуга разом набежала в дом. Огонь засветился во всех почти комнатах. Сверстов, представляя жену Егору Егорычу, ничего не сказал, а только указал на нее рукою. Марфин, в свою очередь, поспешил пододвинуть gnadige Frau кресло, на которое она села, будучи весьма довольна такою любезностью хозяина.
- Чаю! - закричал было Егор Егорыч.
- Чаю не надо, а поужинать дайте! - перебил его Сверстов.
- Ужин подавайте! - переменил, вследствие этого, свое приказание Егор Егорыч.
- Ну, что вы, здоровы? - спрашивал Сверстов, смотря с какой-то радостной нежностью на своего учителя.
- Здоров, - отвечал Егор Егорыч не вдруг.
- Духом бодры?
- Нет, не бодр, напротив: уныл!
- Вот это скверно! - заключил Сверстов.
Тут gnadige Frau сочла нужным сказать несколько слов от себя Егору Егорычу, в которых не совсем складно выразила, что хотя она ему очень мало знакома, но приехала с мужем, потому что не расставаться же ей было с ним, и что теперь все ее старания будут направлены на то, чтобы нисколько и ничем не обременить великодушного хозяина и быть для него хоть чем-нибудь полезною.
- Oh, madame, de grace!.. Soyez tranquille; quant a moi, je suis bien heureux de vous posseder chez moi![154] - забормотал уж по-французски Марфин, сконфуженный донельзя щепетильностью gnadige Frau.
- Не ври, жена, не ври! - прикрикнул на ту Сверстов.
Но gnadige Frau, конечно, этого не испугалась и в душе одобряла себя, что на первых же порах она высказала мучившую ее мысль.
- Подано кушанье! - проговорила в дверях старая и толстая женщина, Марья Фаддеевна, бывшая ключницей в доме.
- Ну-с, - сказал Егор Егорыч, вставая и предлагая gnadige Frau руку, чтобы вести ее к столу, чем та окончательно осталась довольною.
За ужином Егор Егорыч по своему обыкновению, а gnadige Frau от усталости - ничего почти не ели, но зато Сверстов все ел и все выпил, что было на столе, и, одушевляемый радостью свидания с другом, был совершенно не утомлен и нисколько не опьянел. Gnadige Frau скоро поняла, что мужу ее и Егору Егорычу желалось остаться вдвоем, чтобы побеседовать пооткровеннее, а потому, ссылаясь на то, что ей спать очень хочется, она попросила у хозяина позволения удалиться в свою комнату.
- Oh, madame, je vous prie![155] - забормотал тот снова по-французски: с дамами Егор Егорыч мог говорить только или на светском языке галлов, или в масонском духе.
Gnadige Frau пошла не без величия, и когда в коридоре ее встретили и пошли провожать четыре горничные, она посмотрела на них с некоторым удивлением: все они были расфранченные, молодые и красивые. Это gnadige Frau не понравилось, и она даже заподозрила тут Егора Егорыча кое в чем, так как знала множество примеров, что русские помещики, сколько на вид ни казались они добрыми и благородными, но с своими крепостными горничными часто бывают в неприличных и гадких отношениях. С удалением gnadige Frau друзья тоже удалились в спальню Егора Егорыча. Здесь мне кажется возможным сказать несколько слов об этой комнате; она была хоть и довольно большая, но совершенно не походила на масонскую спальню Крапчика; единственными украшениями этой комнаты служили: прекрасный портрет английского поэта Эдуарда Юнга[18], написанный с него в его молодости и представлявший мистического поэта с длинными волосами, со склоненною несколько набок печальною головою, с простертыми на колена руками, персты коих были вложены один между другого.
- Отчего вы не бодры духом? - заговорил Сверстов.
Егор Егорыч несколько времени думал, как и с чего ему начать.
- Оттого, что, перед тем как получить мне твое письмо, я совершил неблагоразумнейший проступок.
Сверстов вопросительно взглянул на друга.
- Я вознамерился было жениться! - добавил Егор Егорыч.
- На ком? - спросил тот.
- На одной молодой и прелестной девице.
