Версты через три Аксинья, слабенькая физически, заметно утомилась.
- Присядь и отдохни, Аксюша, - сказал, заметивши ее усталость, Ченцов.
В это время они проходили довольно сухую поляну.
- Да, барин, уж извините! - проговорила она и опустилась на траву.
Ченцов уселся рядом с нею; Аксинья немедленно же склонила свою голову на его ноги. Оба они при довольно тусклом лунном освещении, посреди травы и леса, с бегающею около и как бы стерегущею их собакою, представляли весьма красивую группу: молодцеватый Ченцов в щеголеватом охотничьем костюме, вооруженный ружьем, сидел как бы несколько в грозной позе, а лежавшая головою на его ногах молодая бабеночка являла бог знает уже откуда прирожденную ей грацию. Начавшийся между ними разговор тоже носил поэтический характер.
- Ты меня любишь, Ксюша? - спрашивал Ченцов.
- Люблю, барин, - отвечала она, не поднимая головы.
- И я тебя люблю! - произнес трепетно-страстным голосом Ченцов.
- Я знаю это, барин, - говорила Аксинья, не изменяя своей позы.
- Но тебя, может быть, беспокоит эта нахальная Маланья? - спросил Ченцов.
- Нет, барин... Что ж это?.. Нет, нет! - повторила Аксинья. - Только, барин, одно смею вам сказать, - вы не рассердитесь на меня, голубчик, - я к Арине ходить боюсь теперь... она тоже женщина лукавая... Пожалуй, еще, как мы будем там, всякого народу напускает... Куда я тогда денусь с моей бедной головушкой?..
- Где ж мы будем видаться? К тебе в избу мне приехать нельзя!.. проговорил Ченцов.
- Ай, барин, как это возможно! - воскликнула Аксинья. - У нас дом очень строгий!..
- Так в лесу, что ли, где-нибудь? - спрашивал Ченцов.
- Нет, в лесу нельзя! Он полнехонек теперь мальчишками и старухами, все за ягодами ходят!
- В таком случае где же, милая моя? Неужели мы с тобой и видаться перестанем?
- Как это возможно не видаться?! - опять воскликнула Аксинья. - А я, барин, вот что удумала: я буду попервоначалу рожь жать, а опосля горох теребить, и как вы мне скажете, в какой день придете в нашу деревню, я уж вас беспременно увижу и прибегу в овины наши, - и вы туда приходите!
- Но как я узнаю ваш овин? Их там несколько! - заметил Ченцов.
- Да я вас подожду у нашего-то овина; там теперь николи ни единого человека не бывает.
- Отлично придумала!.. О, моя милушка, душка моя! - сказал Ченцов и начал целовать Аксюшу так же страстно и нежно, как когда-то целовал он и Людмилу, а затем Аксинья одна уже добежала домой, так как Федюхино было почти в виду!
Условленные таким образом свидания стали повторяться почти каждодневно, но продолжались они, впрочем, недолго. Маланья, не получившая от родителя ни копейки из денег, данных ему Ченцовым, и даже прибитая отцом, задумала за все это отомстить Аксинье и барину, ради чего она набрала целое лукошко красной морошки и отправилась продавать ее в Синьково, и так как Екатерина Петровна, мелочно-скупая, подобно покойному Петру Григорьичу, в хозяйстве, имела обыкновение сама покупать у приходящих крестьянок ягоды, то Маланья, вероятно, слышавшая об этом, смело и нагло вошла в девичью и потребовала, чтобы к ней вызвали барыню. Катрин вышла к ней. Маланья запросила за свое лукошко очень дорого.
- Ты, девушка, с ума, я вижу, сошла! - возразила Катрин. - Я покупаю морошку втрое дешевле.
- Да вы, сударыня, может, покупаете у ваших крестьян: они люди богатые и все почесть на оброках, а нам где взять? Родитель у меня в заделье, господа у нас не жалостливые, где хошь возьми, да подай! Не то, что вы с вашим супругом! - выпечатывала бойко Маланья. - У вас один мужичок из Федюхина - Власий Македоныч - дом, говорят, каменный хочет строить, а тоже откуда он взял? Все по милости господской!
- Какая же ему особенная милость господская была? - спросила Катрин с некоторым любопытством, так как она вовсе не считала ни себя, ни покойного отца своего особенно щедрыми и милостивыми к своим крепостным людям.
- Этого не сказывают, а хвастают! - придумывала и врала Маланья, попадавшая, впрочем, безошибочно в цель.
- А из кого семья Власия состоит? - спросила Катрин; голос ее при этом был какой-то странный.
