- Так барину поступать нехорошо! - заорала она, распахнув дверь в горенку. - Коли я теперича согласилась с вами, так зачем же вам брать другую?.. Что же я на смех, что ли, далась? Я девушка честная, а не какая-нибудь!
- Какая ты честная девушка, коли ты в остроге сидела за то, что купца обокрала! - кричала не тише Маланьи стоявшая за ней старуха Арина.
- Врешь, врешь!.. Ты не клепли, ведьма!.. А уж тебе, Аксинья, коли где встречу, всю косу растреплю!.. Ты не отбивай у других! - продолжала орать Маланья.
Бедная Аксюша при этом хлобыснулась своим красивым лицом на стол и закрылась рукавом рубахи, как бы желая, чтобы ей никого не видеть и чтобы ее никто не видел. Ченцов, ошеломленный всей этой сценой, при последней угрозе Маланьи поднялся на ноги и крикнул ей страшным голосом:
- Вон!.. Прогони ее, Арина! - приказал он старухе.
- А я ее вот чем смажу, - подхватила та и прямо же хватила попавшею ей под руку метлою Маланью по шее.
- Метла-то, дьяволица, о двух концах! - вскрикнула, в свою очередь, Маланья и хотела было вырвать у Арины метлу, но старуха крепко держала свое оружие и съездила Маланью уже по лицу, которая тогда заревела и побежала, крича: "Погодите! Постойте!"
Старуха Арина поспешила запереть весь свой домишко изнутри, но не прошло и пяти минут, как перед ее избой снова показалась Маланья и уже в сопровождении своего старого родителя, который явился босиком и в совершенно разорванной рубахе. Он был пропившийся кузнец, перед тем только пересланный из Москвы в деревню по этапу. Кузнец и Маланья принялись стучать во входную дверь в избу, но старуха Арина не отпирала; тогда Маланья и ее родитель подошли к окнам горенки и начали в них стучать. Ченцову наконец надоело такое осадное положение: он с бешенством в лице подскочил к окну и распахнул его.
- Что вам надобно? - крикнул он громовым голосом, так, что кузнец, видимо, струхнул.
- Ваше превосходительство, - начал он, прижимая руку к своей полуобнаженной груди, - теперича я родитель этой девушки, за что ж так меня и ее обижать?..
- Не вас обижают, а вы буяните тут! - кричал Ченцов. - Чего, собственно, вы хотите от меня?
- Ваше превосходительство, мы люди бедные, - продолжал кузнец, - а чужим господам тоже соблазнять не дозволено девушек, коли нет на то согласия от родителей, а я как же, помилуйте, могу дать позволенье на то, когда мне гривны какой-нибудь за то не выпало.
- Вот тебе не гривна, а больше! - проговорил Ченцов и кинул десятирублевую.
- Благодарю покорно, ваше высокопревосходительство! - сказал кузнец радостным голосом и хватая бумажку с земли.
- Ну, и убирайтесь сию же минуту!
- Уберемся, ваше превосходительство, - отвечал кузнец.
Ченцов затворил окно, но еще видел, как родитель Маланьи медленно пошел с нею от избы Арины, а потом, отойдя весьма недалеко, видимо, затеял брань с дочерью, которая кончилась тем, что кузнец схватил Маланью за косу и куда-то ее увел.
- Черт знает, что это такое! - произнес Ченцов, садясь на небольшой диванчик: несмотря на разнообразие его любовных похождений, с ним никогда ничего подобного не случалось.
- Ах, барин, здесь ужасть какой народ супротивный, и все что ни есть буяны! - проговорила тихим голосом Аксюша, поднявшая наконец лицо свое.
- Пойдем, моя милая, я тебя провожу! - сказал Ченцов, встав с диванчика и облекаясь в свои охотничьи доспехи.
- Проводите, барин, а то они беспременно подстерегут меня и изобьют!
- Пусть себе попробуют! - произнес Ченцов, молодецки мотнув головой, и повел Аксюшу под руку по задворкам деревни.
Идти потом в Федюхино пришлось им по небольшому березовому перелеску. Ночь была лунная и теплая. Аксинья, одетая в новый ситцевый сарафан, белую коленкоровую рубаху и с красным платком на голове, шла, стыдливо держась за руку барина. Она была из довольно зажиточного дома, и я объяснить даже затрудняюсь, как и почему сия юная бабеночка пала для Ченцова: может быть, тоже вследствие своей поэтичности, считая всякого барина лучше мужика; да мужа, впрочем, у нее и не было, - он целые годы жил в Петербурге и не сходил оттуда.
