"Приступим теперь к доводам, почему число четыре есть число прямой линии: прежде всего скажу, что сие слово - прямая линия, принимаю здесь не в общепринятом смысле, означающем то протяжение, которое кажется глазам нашим ровною чертою, а яко начало токмо. Но видели ль мы, что естественный круг растет вдруг, во все стороны, и что центр его вдруг мещет из себя бессчетное и неистощимое множество лучей? Каждый сей луч не почитается ли, по вещественному смыслу, прямою линией? Да и воистину, по видимой прямизне его и по способности продолжаться до бесконечности, он есть линия; но поставляю и антитезу сему положению: мы видим, что самый круг есть собрание треугольников, которые все, по своей вещественной тройственности, трехсторонни и, будучи приведены в союз их с центром, представляют нам совершеннейшую идею о нашей невещественной четверице".
На последнем слове Сусанна прекратила чтение. Егор Егорыч некоторое время тер себе лоб, но потом отнесся к ней:
- Мне будет трудно вам это объяснить... Вы, вероятно, имеете слабое даже представление о треугольнике, но как же я вам растолкую, что собственно круга нет, а это есть многоугольник с микроскопическими сторонами. Впрочем, существенно вы одно запомните, что ни линии, ни точки в вещественном мире нет; первая есть четвероугольник, а вторая все-таки круг, многоугольник, и он в чистом виде существует только в нашем уме; это - прирожденное нам понятие из мира духовного, и Сен-Мартен главным образом хочет показать в этих цифрах, как невещественные точка и линия сливаются с вещественными треугольником и кругом, хотя то и другие никогда не утрачивают своих различий. Впрочем, как бы там ни было, всей этой части учения Сен-Мартена я никогда не придавал особенного значения. - Остроумия, если хотите, много, но и только.
- Кабалистика! - заметил Сверстов.
- По-моему, кабалистические цифры имеют глубокое значение, это уж я знаю по собственному опыту! - произнесла gnadige Frau.
- А именно? - спросил ее Егор Егорыч.
- Именно: тринадцатого числа умерла мать моя, тринадцатого по новому штилю скончался мой первый муж... восемнадцатого мы получили указ о переводе нас из Ревеля.
- Эти цифры собственно апокалипсические! - перебил gnadige Frau Егор Егорыч.
- Да, я это знаю, - продолжала та, - и говорю только, что эти цифры были роковые для меня в моей жизни.
Начавшиеся таким образом беседования стали повторяться каждодневно, а время между тем шло своим порядком: жаркое и сухое лето сменилось холодною и ненастною осенью. В одно утро, когда дождь ливмя лил и когда бы хороший хозяин собаки на двор не выгнал, Антип Ильич, сидевший в своей комнатке рядом с передней и бывший весь погружен в чтение "Сионского вестника"[62], услыхал вдруг колокольцы, которые все ближе и ближе раздавались, и наконец ясно было, что кто-то подъехал к парадному крыльцу. Антип Ильич оставил свое занятие и вышел навстречу к приехавшему гостю, который с виду оказался молодым человеком и уже всходил по лестнице, будучи весь закидан грязью. Антип Ильич, вероятно, знал этого гостя, потому что, поклонившись вежливо, отворил перед ним дверь в переднюю.
- Егор Егорыч и Юлия Матвеевна у себя? - спросил тот.
- У себя-с!.. Как вас всего измочило!.. Пожалуй, простудитесь! произнес старик с участием.
- Во всю жизнь мою еще никогда не простуживался, - отвечал, усмехаясь, молодой человек, сбрасывая шинель и калоши, причем оказалось, что он был в щеголеватом черном сюртуке и, имея какие-то чересчур уж открытые воротнички у сорочки, всей своей наружностью, за исключением голубых глаз и некрасивого, толстоватого носа, мало напоминал русского, а скорее смахивал на итальянца; волосы молодой человек имел густые, вьющиеся и приподнятые вверх; небольшие и сильно нафабренные усики лежали у него на губах, как бы две приклеенные раковинки, а также на подобную приклеенную раковинку походила и эспаньолка его.
- А тут я ничего? - продолжал молодой человек, показывая на платье свое.
- Тут франты! - говорил Антип Ильич, спеша обтереть немного загрязнившееся платье у гостя.
