Насильственное приведение глупых людей к социалистическому счастью, которое развивал в своих письмах Белинский — это готовая программа героя «Бесов» Шигалева, и будущая программа члена Ордена Р. И. — Ленина, Дзержинского и всех остальных членов Ордена, принявших активное участие в строительстве социализма на руинах Российской Империи.
Комментируя заявление Белинского, что он готов любить человечество «по-маратовски; чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечем истребил бы остальную», Бердяев пишет: «Белинский предшественник большевистской морали». «В Белинском был уже потенциальный марксист». «Белинский — центральная фигура в истории русской мысли XIX века. И он более других должен быть поставлен в идейную генеалогию русского коммунизма, как один из его предшественников, гораздо более чем Герцен и др. люди 40-х и даже 60-х годов. Он близок к коммунизму не только по своему моральному сознанию, но и по социальным взглядам». «По Белинскому можно изучать внутренние мотивы, породившие миросозерцание русской революционной интеллигенции, которое долго будет господствовать и в конце концов породит русский коммунизм». «Он прямой предшественник Чернышевского и, в конце концов, даже марксизма». А в статье «Кошмар Злого добра» Бердяев заявляет: «Уже у Белинского в последний его период можно найти оправдание «чекизма». От Белинского до Дзержинского лежит прямая столбовая дорога маратовской любви к человечеству.
Согласно интеллигентского мифа, петрашевцы — такие же невинные овечки, как и декабристы. Но это лживый миф. Салтыков-Щедрин, бывший петрашевец, признается в «За рубежом», что кружок Петрашевского прилепился идейно «к Франции Сен-Симона, Кабе, Фурье, Луи Блана (масона — Б. Б.) и в особенности Жорж Занда». «Мы не могли без сладостного трепета помыслить о «великих принципах 1789 года», «и с упоением зачитывались «Историей десятилетия» Луи Блана». По получении сообщения о начале революции 1848 года «молодежь едва сдерживала восторги», — свидетельствует Щедрин.
Наиболее радикально настроенные из членов Ордена, от увлечения утопическим социализмом, перешли к увлечению Фейербахом и Марксом. В 40-х годах, гегелевский идеализм переживал у себя на родине глубокий кризис. Левые гегельянцы, во главе с Фейербахом и Марксом, порвали с метафизикой гегельянства и заложили основы материалистического социализма, истолковывая идеи Гегеля, как призыв к социальной революции.
Герцен и Бакунин, были знакомы с Марксом. Начинается пропаганда идей Фейербаха и Маркса в России. «Это ирония судьбы, — писал позже Маркс, — что русские, против которых я НЕПРЕРЫВНО, В ПРОДОЛЖЕНИЕ 25 ЛЕТ БОРОЛСЯ, не только по-немецки, но и по-французски, и по-английски, всегда были моими «благожелателями». От 1843 до 1844 г. в Париже тамошние русские аристократы носили меня на руках.
Моя работа против Прудона (1847), она же у Дункера (1859), нигде не нашла большего сбыта, чем в России». Уже в 1847 г., в XI томе «Энциклопедического Словаря», члены Ордена Р. И. знакомят русского читателя с идеями Маркса и Энгельса.
В 1848 году юный Чернышевский пишет в своем дневнике: «Мне кажется, что я стал по убеждениям и конечной цели человечества решительно партизаном социалистов и коммунистов и крайних республиканцев, монтаньяр решительно».
Производивший следствие по делу петрашевцев чиновник Министерства Внутренних Дел Липранди, так характеризует настроение петрашевцев: «В большинстве молодых людей, очевидно какое-то радикальное ожесточение против существующего порядка вещей без всяких личных причин, единственно по увлечению «мечтательными утопиями», которые господствуют в Западной Европе и до сих пор беспрепятственно проникали к нам путем литературы и даже училищного преподавания. Слепо предаваясь этим утопиям, они воображают себя призванными переродить всю общественную жизнь, переделать все человечество и готовы быть апостолами и мучениками этого несчастного самообольщения».
«Достоевский во время допросов говорил неправду, когда заявлял следственной Комиссии, что он не знает «доселе в чем меня обвиняют». Мне объявили только, что я брал участие в общих разговорах у Петрашевского, говорил «вольнодумно» и, наконец, прочел вслух литературную статью «Переписка Белинского с Гоголем». Достоевский скрывал свое участие в кружке Дурова. А Дуров и дуровцы были настроены не так, как Петрашевский и петрашевцы. Это была явная революционная организация.
