Революционность Николаевской эпохи, также как и революционность предшествовавшей эпохи, вырастала на почве равнодушия к идее Третьего Рима церковной иерархии и мнимо-консервативного слоя. Равнодушие церковной иерархии и общества к призывам Николая I сплотиться вокруг него, в целях скорейшей ликвидации крепостного строя и скорейшего проведения политических и социальных реформ, равнодушие к идейным проблемам поставленным Гоголем и славянофилами — не могли не вызвать отрицательной реакции среди наиболее активной части молодежи.
Отсутствие надлежащей реакции общества Николаевской эпохи на призывы Гоголя и славянофилов к созданию целостной православной культуры — свидетельствует о трагическом разрыве, между историческими задачами, стоявшими перед эпохой, и низким уровнем религиозного сознания общества, которое даже в лице князей Церкви оказалось неспособным подняться. до взглядов Гоголя и славянофилов, что иных путей к Третьему Риму кроме указанных ими нет, КАК НЕТ И ИНЫХ СРОКОВ. И, поскольку, Орден Борцов за Святую Русь не был создан, вместо него духовными детьми русского вольтерьянства и масонства, не желавшими: мириться, как их отцы, с крепостной действительностью, был создан Орден Русской Интеллигенции — «Орден Борцов против Самодержавия и Православия», так как по ложному убеждению духовных потомков русского масонства — Православие и Самодержание были главными препятствиями преграждавшими дорогу к более справедливому социальному строю.
Как верно подчеркивает В. С. Варшавский в своей книге «Незамеченное поколение», — «Настоящая, искренне принятая идея всегда таинственно проста. Тем не менее, вследствие ее трансцендентности интеллектуальному плану, ее трудно высказать. Это несоизмеримость между сущностью идеи и понятиями, при помощи которых ее пытаются определить, часто ведет к трагической путанице. Особенно молодежь в том возрасте, когда душа человека наиболее раскрыта призыву героизма, легко принимает за выражение вдохновляющей ее идеи правды и добра учения, подчас несовместимые с этой идеей. Нет такой, даже самой чудовищной и человеконенавистнической доктрины, которая не могла бы увлечь самых чистых и лучших молодых людей, из породы героев Достоевского, «требующих скорого подвига, с непременным желанием хотя бы всем пожертвовать для этого подвига, даже жизнью». «Впрочем, — пишет митрополит Анастасий в книге «Беседы с собственным сердцем», — в появлении и утверждении безбожного материалистического коммунизма на Русской почве есть своя диалектика. Наша радикальная интеллигенция, отойдя от Церкви, унесла с собой из христианства высокие начала любви и сострадания к меньшой братии и тесно связанную с ними идею жертвенности, свободы, равенства и братства.
Из этого нравственного материала они хотели создать новый общественный порядок на земле, но уже без религиозного основания. Однако чисто гуманистическое мировоззрение, как доказал это исторический опыт, не может служить твердой базой для человеческой жизни, ибо оно само всегда кажется как бы висящим в воздухе — между небом и землей» (стр. 119).
Создатели Ордена Р. И., подлинные идеалисты, не сразу отказываются от возвещенных Христом истин. Учитель Белинского Станкевич писал: «самоотвержение по внутреннему голосу души… вот жизнь религиозная… Все наше достоинство в приближении к этой жизни». Белинский, перед тем, как увлечься идеями социализма писал: «Отрешись от себя, подави свой эгоизм, попри ногами твое своекорыстное «я», жертвуя всем для блага ближнего, родины, для пользы человечества, люби истину и благо не для награды, но для истины и блага и тяжким крестом выстрадай твое соединение с Богом, твое бессмертие, которое должно состоять в уничтожении твоего «я», в чувстве любви». Герцен писал: «Не Христа ли любит тот, кто любит Правду?
Не Его ли ученик, сам того не ведая, тот, чье сердце отверсто для сострадания и любви. Не единственному ли Учителю, явившему в Себе совершенства любви и самоотвержения, подражает тот, кто готов жертвовать счастьем и жизнью за братьев?».
Сын нижегородского священника Добролюбов в юности — «чистенький и аккуратный семинарист, верующий в Бога». Его юношеский дневник свидетельствует о его склонности к аскетизму. Писарев одно время был членом христианско-аскетического «Общества мыслящих людей».
