В статье «Историческое место А. С. Хомякова» архим. Константин утверждает, что: «Устами ПЕТРОВСКОЙ России, достигшей зенита культурного развития и политического успеха и, одновременно, ЦЕРКОВНО— ПРАВОСЛАВНО себя осознавшей, воспринимает себя Хомяков» («Прав. Путь» 1954 г. стр. 32). «Это ошибочное утверждение. Никакими «устами Петровской России» Хомяков не был, он был устами искалеченной Петром Московской Руси. Устами Петровской России является митр. Филарет, богословие которого выросло из «Духовного Регламента» и каковое и опровергает богословие Хомякова. Вот почему богословские произведения Хомякова были запрещены духовной цензурой, считавшей истинным богословием не чисто православное богословие Хомякова, а полуправославное богословие митр. Филарета.
Митр. Антоний указывает, что в направлении Филаретовской эпохи не было твердой уверенности в ПРАВОТЕ ЦЕРКОВНОЙ ИСТИНЫ, вопреки Символа Веры: «Верую во единую Святую, Соборную и Апостольскую Церковь» (Еп. Никон. Жизнеоп. Блажен. Антония, т. I, 116). Митр. Антоний считал, что на мировоззрении Филарета, бывшего как известно воспитанником семинарии «Дружеского общества», созданного московскими масонами, «как и на всей эпохе, начиная с Петра Первого, отразилось схоластическое влияние, образовавшееся из католических и протестантских идей, возникших на почве римской философии», что митр. Филарет «не был самостоятельным мыслителем я не проникал в существо философских идей и богословских проблем. Его преподавание сводилось к тщательному обзору состояния богословской и философской науки, имевшей тогда рассудочный, оторванный от жизни характер, схоластического направления. Это направление и положило свой отпечаток и многолетнее влияние на русскую иерархию». «Митр. Филарет отличался огромным трудолюбием, строгой церковной дисциплиной и своей личной безупречною жизнью, но был типичным церковным сановником, в созвучии с его эпохою. В церковно— административной деятельности для него был непререкаемым авторитетом Духовный Регламент Петра I и в тех случаях, когда положения регламента были в противоречии с апостольскими правилами, ПРЕДПОЧТЕНИЕ ОТДАВАЛОСЬ ИМ РЕГЛАМЕНТУ. Так, например, было при разрешении им вопроса о возможности совершения таинства брака в Православной Церкви лютеран с раскольниками, при определении возраста для принятия монашества и в других случаях».
Митр. Филарет был типичным представителем того лже-православного направления, которое берет свое начало в Духовном Регламенте Петра I. И в силу этого он никак не может быть ни представителем НОВОГО Направляющего Света, ни святоотечески выдержанным иерархом. В статье «Минувший век» («Прав. Путь») архим. Константин сам же утверждал, что «Период Императорской нашей истории являет картину ширящегося и углубляющегося процесса отчуждения от Церкви, как образованного общества, так и народа, к светскому образованию привлекаемого». А в статье «Профессор-Крестоносец» («Прав. Путь» за 1951 г.) он не менее справедливо утверждает, что Петербургский период «наложил свой отпечаток на всю Церковь сделав из нее высоко официальное учреждение, пышное и холодное». Митрополит Филарет и был как раз типичным представителем пышной, но холодной официальной Церкви, не святоотеческим выдержанным представителем Православия, а наследником западнических соблазнов, как это свидетельствует его богословие.
Когда Киреевский вместо того, чтобы спасать мир и человечество спас сам себя, и из русского европейца, поклонника философии Баруха Спинозы, стал по примеру предков, снова православным русским, Герцен так характеризовал его: «И этого человека, твердого и чистого, как сталь, разъела ржа страшного времени. Через десять лет он возвратился из своего отшельничества мистиком и православным». И дальше Герцен с цинизмом признается, что разделяет его и его последователей от Киреевского и других славянофилов: «…Между ним и нами была церковная стена».
Царский путь русской мысли, духовным подвигом Гоголя и славянофилов, от духовного подражательства шел к сознанию всей огромной ценности Православия и «если он оказался узкой заросшей тропинкой, виной был политический вывих русской жизни», как это признает духовный потомок Герцена Г. Федотов в статье «Трагедия интеллигенции» (сб. «Новый Град»).
