И колокола умолкли — весь пасхальный парад в доме, праздничный стол, куличи, пасхи — все отменено, вместо праздника приказано быть будням, и сама Варвара Петровна три дня провела в комнате с закрытыми ставнями. Их открыли только в четверг. Пасхи в том году просто не было.
Зато еще в другой раз она отменила церковный устав об исповеди: приказала оробевшему священнику исповедовать себя публично, при народе».
И сколько таких Варвар Петровен обоего пола обитало и раньше, и в царствование Николая I на крепостной Руси? Русские архивы и русская мемуарная литература изобилуют фактами возмутительного отношения крепостников к Православию, православным обрядам и православному духовенству.
Уже в царствование Николая I, всего за восемь лет, до отмены крепостного права, отдельные помещики не боялись травить, собаками осмелившегося противоречить им дьякона (См. очерк «Псовая охота» С. Терпигорева опубликованном в томе VIII «Русс. Бог-ство» за 1883 год).
Гоголь зачислен Белинским в основатели русского реализма.
Белинский признавался, что, когда он прочел в первый раз юношеские произведения Гоголя «Арабески», то не понял их. «Они были тогда для меня слишком просты, а, потому, и недоступно высоки». «Слишком просты», а, потому, и «недоступно высоки» оказались для Белинского, и для критиков его школы, и все остальные произведения Гоголя. Истинный философско— мистический смысл их остался непонятным. Гоголь был не реалистом, не сатириком, а мистиком, все литературные образы которого — глубокие символы.
Идейное содержание творчества Гоголя неизмеримо глубже, чем то, каковое приписал ему, не понявший его истинный мистически-философский смысл Белинский, и, следовавшие за ним, критики из лагеря интеллигенции.
Философские рассказы Гоголя предваряют появление философских романов Достоевского. «…в русской литературе, — указывает Л. Шестов в «Преодоление самоочевидностей», — Достоевский не стоит одиноко.
Впереди его и даже над ним должен быть поставлен Гоголь». «Не в одной России, а во всем мире увидел Гоголь бесчисленное множество «мертвых душ». «Но Гоголь не о России говорил, — пишет Л. Шестов, — ему весь мир представлялся завороженным царством. Достоевский понимал это: «изображая Гоголя, — писал он, — давят ум непосильными вопросами».
Там, где для Белинского и белинских был «реализм» и «сатира» там, для Достоевского, понимавшего истинный смысл гоголевских образов — была глубокая мистика и философия, которая давила ум, даже Достоевского, — «непосильными вопросами».
Русская интеллигенция истолковала творчество Гоголя самым примитивным образом, в духе выгодном для политических целей Ордена Р. И.: «Мертвые души», «Ревизор» и другие произведения — это, де, точное изображение Николаевской России — и ничего больше. Но Л. Шестов правильно отмечает, что «Скучно жить на свете, господа!» — этот страшный вопль, который как бы против воли вырвался из души Гоголя, не к России относится. Не потому «скучно», что на свете больше, чем хотелось Чичиковых, Ноздревых и Собакевичей. Для Гоголя Чичиковы и Ноздревы были не «они», не другие, которых нужно было «поднять» до себя. Он сам сказал нам — и это не лицемерное смирение, а ужасающая правда — что не других, а себя самого описывал и осмеивал он в героях «Ревизора» и «Мертвых душ». Книги Гоголя до тех пор останутся для людей запечатанными семью печатями, пока они не согласятся принять это гоголевское признание… Некоторые, очень немногие, чувствуют, что их жизнь есть не жизнь, а смерть. Но и их хватает только на то, чтоб, подобно гоголевским мертвецам, изредка в глухие ночные часы, вырываться из своих могил и тревожить своих оцепеневших соседей страшными, душу раздирающими криками: душно нам, душно!.. Его сверкающие остроумием и несравненным юмором произведения самая потрясающая из мировых трагедий, как и его личная жизненная судьба».
В одном письме Гоголь указывает, что первый том «Мертвых душ» — «лишь крыльцу ко дворцу». Современник Гоголя П. Анненков в книге «Замечательное десятилетие» пишет, что «Гоголь ужаснулся успеха романа МЕЖДУ ЗАПАДНИКАМИ и людьми непосредственного чувства, весь погружен был в замысел разоблачить СВОИ НАСТОЯЩИЕ исторические, патриотические, моральные и религиозные воззрения, что, по его мнению, было уже необходимо для понимания готовившейся второй части поэмы.
