Маски Черного Арлекина - страница 67

Да, хамства в тени было не меньше, чем наглости, но свою работу она делала отменно – с этим нельзя было не согласиться.

– Кто написал послание?

– Принц Ронстрада, сэр Кларенс Лоран. Он же – некромант Сероглаз.

– Как вышло, что он до сих пор жив?! Жив, когда должен был отправиться на Храннов суд вместе с Деккером и присными?

– Эта самая птица вылечила его раны. Она принесла ему Живую воду.

– Живую?

– У ворона была еще вторая фляжка, почти полная. – Тень передала сосуд.

Я отвинтил крышку и принюхался. Запах, холодный и неживой, не оставлял сомнений.

– Мертвая вода? – Я даже несколько удивился. – Где ты нашел ее, вороненок?

– Не вырвать из клюва признание! Исчадие Бездны, растворись, изойди прахом. Сгинь же, исчезни скорей! – закаркала птица и в ужасе забилась.

Интересно, понимает ли она на самом деле, перед кем находится? Судя по обреченности в зрачках, догадывается...

– И не нужно мне твоих признаний, красноречивый птенчик. – Я взболтал фляжку прямо перед раскосыми желтыми глазками ворона. – Мне хватит и того, что есть здесь. Тень, ты заслужила награду.

– Правда? – восторженно спросил наглец. – Какую?

– Жизнь и... эту самую птицу, – усмехнулся я.

Ты всю свою жизнь провел на войне,

Чужие приказы привык выполнять.

Но что для себя ты оставил в душе?

Глупец, не способный вкус жизни познать...

Пора тебе меч свой в ножны вложить,

Навеки оставь это бранное поле,

Пора расцвести и понять наконец:

Помимо смерти есть лучшая доля.

Ты дрался, кто спорит, отчаянно,

Но встретив ее в этот день,

Влюбился, нежданно, нечаянно,

Ступив на тропу через тень.

Ты любишь, тебя тоже любят,

Что может прекраснее быть?

Но долг не пускает, да будет он проклят,

Ты должен проститься, ты должен забыть...

«История любви».

Рыцарь-трубадур сэр Генрих Милот

Сэр Джеймс Доусон пришел в себя, едва первый солнечный луч, пробившийся сквозь узорчатое окно, коснулся его лица. Жмурясь от яркого света, он попытался разглядеть то место, куда попал. О! Как же оно отличалось от глухого темного леса и старого тракта, где, по всем раскладам, он должен был сейчас находиться. В углу весело потрескивал огонь в камине, разнося приятное тепло по большим покоям; на стенах висели разноцветные гобелены, преимущественно синие и зеленые; полы были выстланы мягким пушистым ковром; несколько резных дубовых шкафов почти подпирали своды. Бóльшую часть места здесь занимала широкая, удобная кровать, на которой рыцарь, собственно, и лежал. Один из пологов был отдернут, и сэр Джеймс невольно залюбовался игрой лучей холодного осеннего солнца, проникающих в комнату через тонкое оконное стекло.

А-а-а-а! Что это? Рыцарь похолодел от ужаса. Неожиданно для себя сэр Джеймс осознал, что одет он в нелепую ночную сорочку лазурного цвета, уместную скорее для дамы, и глупый-преглупый синий колпак, более подходящий какому-нибудь дураку-шуту, нежели благородному рыцарю. Кто-то растянул ремешок и распустил его волосы, и теперь они неопрятными пепельными прядями кое-как выбивались из-под головного убора.

Паладин попытался было присесть в кровати. Не вышло – он тут же отбросил тяжелую голову обратно на мягкую подушку. Плечо дико болело, напоминая все ужасы прошлой ночи, а может, позапрошлой? Сколько он здесь лежит? Непростительная для паладина слабость оказаться в таком положении... Тут же нахлынули вопросы: где леди Изабелла? Что это за место? И что стало с людоедом?

Рыцарь аккуратно потрогал повязку на плече и сразу же ощутил болезненные толчки собственной крови. В голове все смешалось, в глазах потемнело, а на лице выступил пот. Сделав несколько глубоких вдохов, Джеймс постарался упорядочить мысли и успокоить бешено колотящееся сердце. Что ж, похоже, тот, кто его перевязывал, не слишком хорошо знаком с искусством врачевания.

«Нет, ну как можно было не заметить шип, отколовшийся от дубины людоеда и по-прежнему торчащий из плеча?!» – раздосадованно подумал рыцарь.

Паладин не удивлялся, что у него нет жара и горячки: как говорил его старый гаэнан[5] – те, кто отдал свою душу Дебьянду, богу огня, не жарятся на его кострах в бреду. Только сейчас Джеймс понял смысл этого высказывания.