– Ильдиар, – просипел Тиан. Странно, но граф де Нот никогда не видел на этом старческом лице такого выражения. – Будь осторожен в пустыне...
– Буду, Тиан, помолись за меня Хранну. – Рыцарь сжал в крепких объятиях тщедушное тело самого могущественного чародея севера.
Граф де Нот закрепил на крупе коня дорожный мешок и сел в седло.
– Прощай, старик.
– Прощай, сын мой, – тихо проговорил Тиан.
Ильдиар тронул коня и направился следом за Сахидом Альири, который уже подъезжал к открытой гвардейцами парковой решетке. В последний раз граф оглянулся на Асхиитар – королевский дворец гордо стоял в лучах полуденного солнца и выглядел так, будто сошел с прекрасных панно лучших придворных мастеров. И множество резных колонн у фасада, поддерживающих высокие балкончики, и двадцать четыре беломраморные ступени, что ведут к парадному входу, и высокие башенки, и тонкие шпили, на которых развеваются стяги Ронстрада: золотые лилии на алом поле и серебряные львы на синем... Все это намертво запечатлелось в памяти графа Аландского и много раз снилось ему впоследствии на чужбине...
Но не будем забегать вперед.
Ильдиар опустил глаза вниз и увидел двух близких ему людей, единственных, которые вышли проститься с бывшим военным министром королевства. Один – старый маг с длинными седыми волосами. Ветер развевал знаменитый черный плащ, скрепленный сверху тремя золотыми крючками-застежками. Маг опирался на свой резной посох-змей, который, если верить сказкам и легендам, мог даже говорить. И второй – совсем еще не старик, облаченный в длинные белоснежные одежды с золотыми знаками Хранна – вьющимся узором цветов, переходящих в клинки мечей. Первосвященник Мариус Диран, самый добрый и благочестивый человек из всех, кого знал Ильдиар, осенял его благословляющим знаком, желая удачи в пути.
Вскоре они скрылись за поворотом, а у графа де Нота впереди осталась лишь манящая и одновременно с тем пугающая неизвестность...
8 сентября 652 года.
Восток королевства Ронстрад.
Баронство Теальское. Теал
С первого взгляда Теал напоминал маленькие и скучные провинциальные городки, что во множестве разбросаны по всему Ронстраду, но на самом деле он очень от них отличался. Он слыл городом унылым, угрюмым и тихим, но, возможно, кто-то просто пытался выставить его таким...
Теал был городом, который ни за что не дал бы случайному путнику хотя бы отдаленно проникнуть в его суть. Он мог бесконечно долго водить чужака по своим переулкам с разбитыми от недостаточного ухода мостовыми, глубокими лужами и зловонными канавами, упрямо пытаясь завести путешественника в какой-нибудь тупик. Благодаря гомонящим рынкам и изливающимся песнями харчевням, цирковым балаганам и старикам-шарманщикам Теал походил на старый скособоченный театр с давно не реставрированными декорациями, поеденным молью и потускневшим занавесом и еле передвигающими ноги, изжившими все свое чувство юмора клоунами. Проникнуть за портьеру «Теала-для-всех» было бы непросто, вздумай чужак даже поселиться в одном из этих серых каменных домиков с такими же серыми двускатными крышами и прожить здесь не одну неделю. И только опытный взгляд привыкшего ко всему вора или подозрительность сыщика могли бы распознать мало кому заметные штрихи, ничем не объяснимую настороженность в поведении самых обычных людей вокруг. И лишь воистину прожженный уличной жизнью городской проныра смог бы правильно дать ответы на все тщательно сокрытые под крышами домов и башен вопросы.
Но вскоре в городе должно было произойти нечто, что навсегда сорвало бы с него маску, то, что раскрыло бы все его столь бережно хранимые за обманчивой драпировкой тайны...
Вместе с первыми лучами солнца, озарившими своим мягким светом круглые башенки и шпили на крышах домов, распахнулись городские ворота. Горожане пока не спешили появляться на улицах. Ранним утром в воскресный день следовало тщательно приготовиться к посещению церкви, и добропорядочные прихожане привычно умывались и облачались в праздничные одежды: вишневого цвета камзолы и высокие шляпы. Самые нетерпеливые уже степенно отбивали шаги по мостовой, мыслями готовясь к воскресной службе. При этом распахнувшиеся раньше обычного городские ворота удостоились разве что нескольких ничего не выражающих взглядов.
